Откуда ты, Жан?
Шрифт:
— В «махнушку».
Оба рассмеялись. Они решили недавно работать и жить, как взрослые, водить по улицам трамваи, а тут вдруг такая пустая забава. Девчата вон в белых передниках, похожие на бабочек, играют в «классики». Мальчишки поменьше, напоминающие рассерженных шмелей, топчутся на месте и подбрасывают пяткой «махнушку», сшитую из тряпок. А вот и Андрюшка с приятелями. Тоже маху не дают — наверное, обогнали всех мальчишек.
— Не хочу к ним, Харис, — признался Ваня. — Скажут: ага, испугались.
— Тогда пойдём.
Бросив игру, мальчишки уставились на двух друзей. Андрейка по-взрослому подал Ване
— Привет. Ну как дела?
— Так себе…
— Говорят, в отделении вам языки развязали! Пальцы прищемили дверью? Правда?
— Правда, правда, — заверил Яшка. — Там запоёшь. Не отвертишься.
— Нас там никто не мучил и мы не пели, — ответил Ваня.
— Да и петь было нечего — мы же не видели, куда вы бросили свои окурки.
— За что же нас оштрафовали?
— Сами виноваты… Я же говорил вам, а вы не послушались…
— И слушать не будем. Ты нас продал! — заявил Соловей.
— Что?!
— А то!
— Возьми обратно, Яшка!
— Не возьму!
— Ах так! — Ваня бросился на Яшку.
Но в это время из окна выглянула Полина Петровна. Закрываясь ладонью от солнечных лучей, она крикнула:
— Кабушкин! Ты снова дерёшься? Опять что-то хочешь выкинуть? Тебе, вижу, мало двойки?.. Ступайте все в класс!
Зазвенел звонок, и ребята, не оглядываясь, побежали в школу. Ваня схватил за рукав Хариса.
— Принеси мою сумку домой, — попросил он и, повернувшись, направился к трамвайной остановке.
«Так ходить нельзя»
Обидели его снова. Без вины. Уйти бы сейчас далеко, далеко, потом куда-нибудь уехать, ещё подальше, и сделать бы там что-нибудь необычное. Прислали бы тогда ему письмо: приглашаем, дескать, в гости, в школу. Конечно, Ваня приедет, не откажется… И вот вся школа собирается в большом зале. Ваню приглашают подняться в президиум. Он идёт, не улыбаясь, потому что в его сердце горечь. Садится на сцене за большим столом, рядом с директором, и видит внизу на первой скамейке Полину Петровну. Ах, вот она! Сидит и смотрит под ноги. Пусть будет ей уроком, чтобы не обижала без причины. Что же особенного сделал он сегодня? Яшку хотел проучить…
— Стой! — неожиданно крикнул извозчик.
Ваня попятился от взмахнувшего кнутом «барабуса».
— Или тебе свет не мил, негодник?! Ясным днём под колёса лезешь! — кричал бородач.
«Куда ж это я попал?» — удивился Ваня. Замечтавшись, он дошёл уже до улицы Гоголя.
— Потише, гражданин! — сказала извозчику сидевшая в тарантасе полная женщина. — Все бока растрясло!
— То растрясёт, — заметил какой-то прохожий,
— Когда колесо хромает…
Извозчик остановил коня и спрыгнул с козел.
— Уйди, оборванец, — прошипел он Ване. — Стоишь, как пень у дороги!
— А может, он вор? — заинтересовалась женщина. — Смотрите на его рубашку: словно из-под лодки вылез.
— Карманник! — убеждённо сказал извозчик, закрепляя колесо чекой.
Вокруг собирался народ.
— Нельзя называть карманником того, кто в рваной рубахе, — заступился пожилой рабочий.
— Знаем их. Долго будешь стоять с открытым ртом и тебя вмиг обчистят!
После таких слов рослого упитанного извозчика с рыжими усами, намотавшего вожжи на руки, люди стали смотреть на Ваню с подозрением. Его залатанная
— Может, беспризорник? — робко спросила какая-то бабушка…
«Хорошо хоть милиционера не видно», — подумал Ваня, присматриваясь, где бы улизнуть ему из этого круга.
Но, как говорит пословица: где тонко, там и рвётся. Заливаясь пронзительным свистом, подбежал милиционер. «Ну, конец, уведёт!» — решил Ваня. Тут ещё и «барабус» повысил голос…
К счастью, мимо проходил с работы отец Хариса. Он заступился:
— Не трогайте мальчика. Это мой сосед.
— Как его зовут? — спросил милиционер.
— Имамжан.
— А вот он себя назвал Иваном. Кому же верить?
— И он прав, и я, — сказал дядя Бикбай. — Имя ему — по документу — Иван. А моя жена зовёт егоз Имамжан…
Милиционер улыбнулся. Но для порядка всё же записал фамилии обоих, адрес каждого и, словно говоря, что можно им теперь идти домой, приложил к фуражке руку.
Когда немного отошли, дядя Бикбай, осмотрев Ваню с головы до ног, сказал:
— Посмотри, какой у тебя вид! Так нельзя ходить по улицам. Татары говорят: человека встречают, глядя прежде на его наряд. Извозчик назвал тебя карманником. Правильно сказал: ты похож на воришку. Брюки порваны, рубашка порвана, сандали каши просят. Куда же это годится? Надо ходить опрятнее. Самому шить научиться. Придёшь, я научу тебя. Сделаю портным. Вырастешь, спасибо скажешь. Приходи сегодня вечером. Тётя Хаерниса блинов испечёт. Она тебя любит: Имамжан, говорит, молодец. Ты не обижайся, что мы тебя так называем. Это хорошее слово. У нас все имена хорошие. Вот взять Бикбаев, — значит, богатый. Хаерниса — тоже хорошо: добрая жена, молодец жена…
Ваня улыбнулся, он знает: дядя Бикбай не зря хвалит свою жену. Тётя Хаерниса, как и другие татарские женщины, любит чистоту, порядок. Никогда не будет жаловаться, что времена тяжёлые. Из картошки умеет готовить самые вкусные блюда. Не грубит, на своих детей руку не поднимает, а их пятеро в доме: три мальчика и две девочки. Все такие тихие, скромные. Мальчики едят вместе из одной деревянной тарелки, спят на сакэ под одним одеялом. И все очень любят своих родителей. Когда Ваня стал захаживать к ним и на первых порах помогать Харису готовить уроки, тётя Хаерниса назвала его Имамжаном, а Харис покороче: просто Жаном. Так и зовут его в этой семье до сих пор — и маленькие братья, близнецы Надир и Тагир, часто бегающие вокруг печки друг за другом, и старшая, с чёрными косами Сагадат и, наконец, Муршида. Она умеет мыть полы так, что сверкают белизной до самой последней ступеньки на лестнице. Узнав недавно, что Сагадат и Муршида по-татарски означают Счастье и Скромность, Ваня удивился: лучших имён этим девочкам и не придумаешь.
— Дядя Бикбай, — спросил он, — что значит Харис по-татарски?
— Защитник, надёжный.
— О! — ещё больше удивился Ваня. — Какое вы точное имя дали… А Жан?
— Имам-жан… Так тебя зовёт моя Хаерниса потому, что русского слова «Иван» ей не выговорить. А Джан — значит: хороший, любимый.
— Спасибо.
Ване понравилось это короткое имя. Что-то было в нём призывное, как сигнал тревоги, обязывающее. Пожалуй, в самый раз для командира. Хотя теперь… Только бы вот поговорить с Николаем Филипповичем…