Отличительный признак
Шрифт:
– Ну какие-то участки постижимы, а какие-то нет, – неуверенно предположил он. – Она же длинная, спираль.
– Откуда тогда вы знаете, когда их растите, что получатся те способности…
– Ерик, приседай. Минута прошла уже, – от разговоров и размышлений о способностях Кима уже с души воротило. От размышлений – особенно. Единственная его способность была чудесным образом открыта псикодером всего несколько дней назад, и Ким по-прежнему было в ней как-то не уверен.
Единственная – если, конечно, не считать…
Взгляд Кима упал на
А ведь умей он «читать» людей по собственному желанию, как бы это могло пригодиться…
Нет. Ничего такого нет. Он обычный, нормальный.
И всё-таки, если он осторожно – очень, очень осторожно – попробует… Просто попробует – ну так, ради интереса… Вряд ли случится что-то особенно страшное?
Можно потренироваться на Ерике. Хотя это как-то не по-товарищески. Его и так пощипывает совесть за то, что он без спросу влез дикарю в голову да ещё любовался там закатом. А с другими труднее: не станешь же молча сидеть и таращиться человеку в глаза, если в приятелях вы не ходите. И это сильно сужает круг возможных подопытных, фактически сжимает до точки.
А если совсем по-честному то он просто-напросто боится. Очень. До мурашек по спине. Когда в его голову лезет содержимое чужой, ощущения… мягко говоря, неприятные, но дело даже не в этом. Сам факт того, что это происходит – регулярно, настырно, безо всякого его на то согласия…
Что, если он выродок? Порченый товар? Почему иначе его, едва родив, поскорее выкинули, как прокисшее мисо? Наверное, знали про гнильцу в его мозгах, которая, чем дальше, тем больше их разъедает. И сейчас мозги уже настолько продырявлены, что в них заносит всё что ни попадя. А он и сделать ничего не может.
Вот в чём самый ужас: он сам себе не хозяин. Раз так – значит… Он сходит с ума? Деградирует? Разлагается, превращается в овощ?
Ким старательно скрывал свой изъян, убеждал себя, что его не существует. Прятал глаза, чтобы не встречаться с окружающими взглядом. И каждый раз попадал в глупейшее положение, когда проклятая особенность всё-таки проявлялась.
Но теперь, когда сданный экзамен дал ему шанс, и вся его жизнь зависела от психограммы, он, скрепя сердце, решил: настало время крайних мер.
Ерик делал успехи: в тяжёлой атлетике – заметные, в лёгкой – поразительные, в боевых искусствах – невероятные. Если бы не система Ли, в которой тривиальная драка обязательно чередовалась с игрой в «камни» – для совершенствования концентрации, – дикарь бы мог считаться вундеркиндом.
А Ким тем временем искал жертву, как изголодавшийся упырь, и напрягал голову так, что нейроны потрескивали.
Лех поинтересовался, с чего это Ким висит, как глючный проц. Гриша Ярцев решил, что ему что-то попало в глаз. Взгляд Йена больше чем на несколько секунд поймать не удавалось: он постоянно искал глазами брата, чтобы начать или продолжить с ним ругаться – в зависимости от времени суток.
И ничего не выходило. А в самый последний раз получилось вообще отвратительно.
В конце очередной силовой Ким восстанавливал дыхание, одним глазом поглядывая на девушек на арене. Йога в их исполнении всегда повергала его в смущение – правда, в исполнении девушек Кима повергало в смущение почти любое действие.
Конечно, за девчонками ухлёстывали. Среди старших и даже среди средних были и признанные «постоянные», и жуткие бабники. С поправкой на реалии Коллектора: когда знаешь, что единственное место, где за тобой не следят камеры, – то самое, куда приличную девушку не привести, поневоле приходится строить отношения исключительно в возвышенной плоскости. Кое-кто пытался забиваться в неположенные уголки тет-а-тет, всякий раз неопровержимо доказывая, что система автоматического предупреждения о нарушениях работает бесперебойно – и очень громко.
Именно поэтому (а не потому, что он тупел и терялся всякий раз, когда надо было заговорить с девушкой) отношения Кима с противоположным полом ограничивались вороватым наблюдением за занятиями йогой.
Или за балансом, если балансом занималась Мила. Ярко выраженного таланта у неё не было, но, когда она в своём эластичном костюме вытягивалась на носках, напрягая икры и всё, что выше, значимость таланта меркла.
Как раз сейчас Мила стояла в особенно замысловатой позе и немалым напряжением удерживала на вытянутой руке сложную конструкцию из шестов. Пальцами ноги она пыталась дотянуться до следующего, который предстояло поднять и аккуратно поместить сверху. Ей не хватало сантиметров десяти, а делать шаг было рискованно.
Глаза Милы пробежали по залу, запнулись о Кима, затем вернулись и остановились на нём. Ещё бы, когда он так на неё уставился. И тут чёрт его дёрнул попробовать: в конце концов, ведь если бы это работало с девушками – было бы шикарно, разве нет? Ким гипнотизировал Мину взглядом, внушая себе: он уже догадывается, уже почти понимает, что творится в таинственных девчоночьих мозгах, ещё чуть-чуть, и… Свободной рукой Мила вдруг поманила его. От растерянности Ким двинулся к ней, даже забыв проверить, чем занят Индра.
– Подай, пожалуйста.
И тут Ким совершил глупейшую ошибку. Вместо того чтобы пододвинуть шест так, чтобы Мила могла до него дотянуться, он поднял его и хотел положить сверху на её сооружение.
– Нет-нет-нет-нет!.. – испуганно заторопилась девушка и рефлекторно дёрнула рукой. Хрупкое равновесие нарушилось, и шесты заколотились об обоих, падая на мат. Воцарилась тишина.
– Знаешь, о чём я сейчас думаю? – спросила Мила, глядя Киму в глаза.
«Да хотел бы…» – подумал Ким. Время для экспериментов им было выбрано явно неподходящее.