Отложенное детство
Шрифт:
Бабушка, конечно, всё поняла и, утешая меня, говорила, что в нашей жизни всё ещё образуется, фашиста скоро прогонят, и мы вернёмся домой. И все солдаты вернутся с войны. Вот таким же вечером мы соберёмся в нашем доме на зелёном крылечке: Капа будет играть на гитаре, Миша на мандолине, Серёжа на балалайке, а ты нам будешь петь. И друзья, и соседи придут послушать ваш концерт.
– Когда это ещё будет, – всхлипывая, говорила я.
– Наверное, придётся подождать. Ведь мы с тобой умеем ждать? – и она увела меня с тёмного двора.
Утром пришёл доктор, похвалил меня и Павлика за то, что мы хорошо спали и хорошо выглядим. Потом долго рассказывал бабушке что-то по тётю Капу.
– Так что всё неплохо, но ей денька два – три надо будет у нас полежать, – сказал он и, прощаясь, погладил меня по лысой голове, а Павлика потрепал по пухлым щечкам.
Назавтра дедушка приехал за нами только к обеду и без Мити. Он был чем-то расстроен, и всё сморкался в свой большой носовой платок.
Мы погрузились в маленькую машину на заднее сиденье, и поехали на «новое место жительства», как определила его бабушка. Ехали недолго, и скоро машина остановилась у серой, некрашеной калитки.
Во дворе дома, где нам теперь предстояло жить, было немного снега, и мы с Павликом остались там поиграть, пока бабушка осмотрится в новом жилье.
Сразу за домом мы обнаружили большой сарай, закрытый на огромный висячий замок. За сараем высился дощатый забор.
Заняться пока было нечем – только бегать вокруг дома и двух бочек с водой, которые оказались у нас на пути.
Мы ещё и набегаться не успели, как вернулся дедушка. Он уходил в магазин за продуктами и теперь нёс в жёлтой сетке хлеб, молоко в бутылке и две банки консервов.
– Пойдёмте-ка, ребятки, посмотрим, как там дела у бабушки, не нужна ли ей наша помощь.
Сначала мы вошли в полутёмный коридорчик, а потом дедушка открыл дверь в кухню, где уже топилась плита. Бабушка по-домашнему хлопотала у стола, и всё было бы хорошо, если бы не пронзительный незнакомый запах.
– Бабушка, чем здесь пахнет? – спросила я.
– Не обращай внимания. Вот немного обживёмся – и чужой запах исчезнет.
Она знала, как много значат для меня запахи, иногда даже спрашивала:
– Аля, а это что за запах? На что похож?
А для меня они были такие разные: то тёплые, то холодные, горькие или сладкие, лёгкие или тяжёлые, разноцветные – или невыносимые.
Она всегда смеялась:
– Ну и выдумщица ты.
Сейчас незнакомый неприятный запах был лёгким, въедливым и даже каким-то липким, коричневатого цвета, похожего на тени в углах и ещё нежилым, как будто здесь долго не топили печь и не готовили еду.
Но тут я увидела, что кухонный стол у окна был накрыт нашей походной клеёнкой. Это меня сразу отвлекло. Особенно мне понравились широкие, устойчивые лавки вокруг стола.
Когда мы разделись, Павлик сразу стал обживать незнакомый дом – с воплями носиться по комнатам и заглядывать во все уголки. Кроме кухни, здесь был ещё коридорчик и две маленькие холодные комнаты, в которых стояли широкие железные кровати с одними полосатыми матрасами, без белья.
И я поняла, что лучшего места, чем у окна на кухне, для меня просто нет. Комнаты мне совсем не понравились, да и незнакомый запах там был сильнее.
– Вот Павлик побегает, хоть немного тепла из кухни разнесёт по комнатам, – довольно улыбнулась бабушка.
Первый обед на новом месте показался мне очень вкусным.
Тут же, за столом, стали решать, кто где будет спать. Павлик выбрал комнату с кроватью, что стояла в углу, подальше от окна.
– Я заметила, – сказала бабушка, – что он после этой бомбёжки стал очень пугливым. На любой звук оглядывается, ищет, куда бы спрятаться.
– Что тут поделаешь, – ответил ей дед, – мы взрослые, и то прийти в себя не можем. А я вот не могу добиться от Капы, куда она побежала во время бомбёжки? Я всем кричал – прятаться под машинами, она же выбежала на открытое место и там упала, накрыв собою Павлика.
– Да куда побежала – подальше от машин, я думаю.
И тут я спросила:
– Мы что теперь, все контужены?
– Все, – ответил дедушка, – Особенно я, как самый большой и дважды контуженный. Вот посмотри, как у меня руки дрожат.
Он протянул над столом ладони. Пальцы рук и правда дрожали.
– А я надолго оглохла, – пожаловалась я дедушке. – И кажется, не совсем ещё отглохла. Вчера вечером у меня болела голова, и в правом ухе сильно шумело, а потом стало тихо.
– Таблеточки свои пей, что прописал доктор, – сказал дедушка, – и всё пройдёт. Если что – сходим в госпиталь, покажемся доктору.
И тут бабушка попросила:
– Поговори-ка с ней, отец, насчёт запахов. Мало того, что они её здесь преследуют, да еще и какого-то коричневого цвета.
– Но это легко объясняется, – улыбнулся дедушка. – Какого цвета стены, такого и тени в углах. А значит, и цветные запахи могли там же притаиться.
Стены и в самом деле были в желто-коричневых обоях с редкими темно-зелёными листочками.
– Аля, где спать будешь? – теперь уже у меня спросила бабушка.
– Я бы вот на этих лавках поспала, на кухне, – как можно более просительно отвечала я. – Только поближе к стенке, у плиты.
– Вот это ты придумала, – удивился дедушка, задумчиво подкручивая свои пышные усы. – Местечко это я уже для себя присмотрел. Но так и быть, уступлю его тебе.
Бабушка только руками всплеснула, и недовольно ушла в комнаты стелить постели.
Ближе к вечеру мы все вместе пошли гулять по улочкам Задонска. А когда возвращались, то еле нашли дорогу домой. Дедушка, конечно, знал, как пройти, но хотел, чтобы и мы тоже смогли отыскать наш дом и улицу. Особенно бабушка.
Наступили сумерки. Бабушка зажгла керосиновую лампу. Мы поужинали, и тут, тяжело вздохнув, дедушка сказал: