Шрифт:
'Отморозки-2'
1
Его Императорское Величество Николай II Александрович вместе с Его Императорским Высочеством Цесаревичем Алексеем Николаевичем посетили Отдельную Георгиевскую Патроната Императорской Фамилии штурмовую дивизию.
Во время встречи, Его Императорское Высочество высказал пожелание принять участие в занятиях дивизии. Генерал-лейтенант Анненков приказал взять Его Императорское Высочество Цесаревича на занятия для нижних чинов и обер-офицеров. Начальник штаба
Газета 'Петербургские Ведомости', 26 июня 1916 г.
– Пошел!
– громкий хлопок в ладоши и два десятка бойцов сорвались с места.
В отличие от обычной полосы препятствий, Анненков требовал, чтобы его штурмовики тренировались в полной боевой выкладке и в условиях, максимально приближенных к боевым. Бойцы бежали по полосе, напоминавшей развалины городской улицы, то скрываясь в каких-то руинах, то вновь появляясь на виду.
Цесаревич прижался к шинельному сукну отцовского рукава и заворожено смотрел, как бойцы на бегу валят выстрелами мишени, как проскакивают через очаги горящего напалма, и как шипят огнеметы, добавляя огня и дыма...
– Государь, цесаревич, пожалуйста, пригнитесь, - негромко сказал Анненков.
– И вы, ваше высочество, - повернулся он к цесаревне Ольге.
Отец и сын, уж не в первый раз наблюдавшие занятия дивизии, не возражая, пригнулись, но Ольга Николаевна, просто не поняла просьбы генерала. Она не пригнулась, а напротив - чуть не по пояс высунулась из небольшого окопа, чтобы получше рассмотреть бегущего вместе со своими солдатами генерала-майора Львова, к которому цесаревна испытывала эдакое... эдакое... Собственно, она и сама не знала, как назвать те чувства, которые будил в ней этот воин с изуродованным лицом, о котором шепотом рассказывали какие-то удивительно страшные и даже жуткие истории. Пожалуй, лучше всего подошло бы определение 'сердечное томление'...
...После знакомства с тогда еще полковником Львовым цесаревна дала отставку своему прежнему поклоннику Дмитрию Шах-Багову, с которым познакомилась в Царскосельском госпитале. Молодой Эриванский гренадер покорил ее своей ладностью, подтянутостью, которая оставалась у него даже в больничной палате, вытеснил из сердца цесаревны воспоминания о лейтенанте с яхты 'Штандарт'. Но Глеб Львов - могучий, крепкий, точно скала, неимоверно сильный, полностью занял ее мечты. К тому же Ольга прекрасно понимала: если что, то породниться с отпрыском князей Львовых еще могут разрешить, а вот с никому неизвестным Шах-Баговым... Ой, вряд ли!
И вот именно теперь, когда она любуется предметом своего сердечного томления, когда она вглядывается, напрягая глаза, в эти искусственные развалины, в которых генерал-майор Львов обучает героев-штурмовиков, на собственном примере показывая, как нужно и должно сражаться - в этот самый момент ей велят пригнуться?! Да ни за что!..
Анненков слишком хорошо знал, что сейчас произойдет. Львов-Маркин слишком часто переходил все мыслимые и немыслимые границы, стараясь довести свою тяжелую штурмовую пехоту до совершенства. Там в руинах - четыре полупудовые мины, три пудовых и одна - двухпудовая, рассчитанная на разрушение долговременных оборонительных сооружений. И они начнут рваться самое большее - через тридцать секунд...
Цесаревна в своем голубом доломане Елизаветградского
В тот момент, когда земля содрогнулась от взрыва тридцати двух килограммов амматола, Борис резко обнял Ольгу, и пригнул ее силой к земле, прикрывая своей спиной. И сразу же зашипел от боли: увесистый обломок кирпича от всей души врезал ему под лопатку, да так, что перехватило дыхание.
Ольга разгневалась от неожиданного объятия, но тут же воздух над ее головой наполнился обломками кирпича и комьями земли, разбросанными мощным взрывом. Она услышала глухой звук удара, увидела, как страшно перекосилось от боли лицо Анненкова, и не рванулась прочь из его рук, а попыталась осторожно высвободиться, прошептав:
– Пустите, меня, я - квалифицированная сестра милосердия. Я помогу вам...
– Уже помогли, - на грани слышимости выдохнул чернокудрый 'андреевский есаул'.
– Боюсь, ваше императорское высочество, что если вы продолжите свою помощь, я могу ее и не пережить...
Ольга снова собиралась рассердиться, но в этот момент генерал-лейтенант в парадной черной форме Георгиевской штурмовой дивизии подмигнул ей, да так весело и лукаво, что она невольно улыбнулась ему в ответ. Правда, когда она увидела тот обломок, что ударил в широкую спину Анненкова, то снова встревожилась:
– Вам нужно немедленно показаться врачу!
– заявила она безапелляционно и пояснила отцу и брату, что произошло.
– Может быть внутреннее кровоизлияние или контузия...
– Увы, ваше императорское высочество, я и в самом деле контужен, - Борис уже справился с болью и теперь говорил легко и уверенно.
– Контужен... в самое сердце... Кто бы мог подумать, что озорник-купидон может не только стрелять из лука, но и швыряться камнями?
Комплимент цесаревне понравился: в меру откровенен, в меру ироничен, причем ирония над собой, а не над ней. А она слышала, что Анненков грубоват, даже более грубоват, чем ее Львов... Ее?.. Нет, нет! Она не какая-нибудь светская вертихвостка, и не меняет поклонников, словно бальные митенки... Генерал-майор Львов - вот кто у нее на сердце сегодня! Но, конечно, генерал Анненков... Ольга бросила на стоявшего рядом с ней красавца быстрый взгляд: ах, есть в нем что-то, есть... А вот интересно: о чем он сейчас думает?..
В этот самый момент, Борис Владимирович размышлял о том, какие аргументы можно еще привести своему отмороженному товарищу, чтобы он перестал, наконец, использовать при обучении взрывные устройства большой мощности. В прошлый раз, при взрыве двух пудов взрывчатки три человека оказались в госпитале с переломами ног, а еще одного контузило так, что он и по сю пору слегка заикается. И как объяснить Львову, что условия, приближенные к боевым, это - замечательно, но приближенные к боевым потери - это вот никуда не годится! А сам Львов, бежавший вместе со своими штурмовиками и изрядно потевший под тяжеленной кирасой, думал о том, что после этого взрыва опять придется вызывать в часть дантиста и зубного техника, потому что от сотрясения почвы крошатся зубы...
После учений в дивизии дали обед в честь Императора и членов его семьи. Николай с удовольствием отведал из солдатского котла окуневой ухи, приятно удивился рыбным котлетам, которые подавались на второе, и воздал должное сладким пирожкам с ягодами и крепкому Ерофеевскому чаю. К удовольствию императора, все в дивизии от нижних чинов до самого командира ели одно и тоже и из одинаковой посуды - простых жестяных мисок. Разве что офицеры ели не деревянными ложками, а нейзильберовыми трофейными, на которых кайзеровские орлы были забиты словом 'Россия'.