Отмычка от разбитого сердца
Шрифт:
Перейдя мостик и минутку послушав тихое журчание ручейка, Надежда поднялась на другую сторону оврага. Тропа сделала крутой поворот. Вроде бы здесь должна была начаться просека, но вместо этого по сторонам тропы снова выстроились густые темные ели, словно колонны готического храма. Тут было мрачновато, и Надежда невольно прибавила шагу.
Вдруг ей показалось, что на нее кто-то смотрит.
Она застыла на месте, огляделась…
Из-за поворота тропы выбежала большая темно-серая собака. Она остановилась, приоткрыла пасть, выставив крупные желтоватые клыки, и уставилась на Надежду,
— Хорошая собачка, хорошая! — проговорила Надежда неуверенно и медленно отступила назад.
Собака сделала шаг вперед и грозно оскалилась. При этом она по-прежнему молчала — ни лая, ни рычания. Это было особенно страшно — как будто Надежда встретилась с собакой-призраком вроде собаки Баскервилей.
В это время из-за поворота тропы показался пожилой мужчина в черной стеганой куртке, болотных сапогах и надвинутой на глаза кепке. Бросив на Надежду мрачный взгляд, он ни слова не сказал, только свистнул своей собаке.
Пес подбежал к хозяину и послушно затрусил по тропинке рядом с ним.
Надежда отступила в сторону, пропуская угрюмого старика и его собаку. Они разминулись, так и не обменявшись ни словом.
Надежда продолжила путь.
Она поняла, что повстречалась с соседом по хутору, дедом Семеном, и полностью согласилась с Люськиной оценкой: какой-то он ненормальный, и людей явно не любит. Хорошо хоть, не науськал на нее свою собаку, с такого станется.
Встреча с соседом испортила ей настроение, но через несколько минут тропа снова развернулась, лес посветлел, и Надежда оказалась на просеке.
По сторонам этой просеки росли огромные сосны, прямые, как свечи. От середины ствола они были освещены солнцем и сверкали, будто облитые золотом. Верхушки их тихо шумели на ветру, и настроение у Надежды сразу улучшилось.
Под соснами почву покрывал сухой серебристый мох, местами поросший высоким вереском. Его кустики, усыпанные мелкими сиреневыми цветочками, напомнили Надежде детство, проведенное в таких же сосновых лесах. Кочки среди вереска были усыпаны ярко рдеющими ягодами брусники. Надежда зачерпнула ладонью горсть ягод, бросила в рот и зажмурилась от удовольствия.
Слева от нее, вдалеке, раздался ритмичный стук топора. Гулкий звук далеко разносился по просеке. Надежде нужно было идти в другую сторону. Она повернула направо и бодро зашагала по сухому, мягко пружинящему мху.
Вскоре впереди показались строения станции.
«Насколько короче кажется дорога, когда ты ее уже знаешь и идешь налегке», — подумала Надежда, взбираясь на насыпь.
Магазин располагался в пятидесяти метрах от станции, на главной улице поселка Васильки, которая, как и во многих таких же пристанционных местечках, называлась Вокзальной.
Над дверью в магазин красовалась большая, выполненная от руки надпись:
«Вход с собаками строго воспрещен».
По этому поводу перед самым крыльцом была привязана маленькая кудлатая собачонка. Она взглянула на Надежду умными печальными глазами и тоненько заскулила.
— Скоро твоя хозяйка придет! — заверила Надежда шавку и вошла в магазин.
Должно быть, этот магазин находился на том же самом
Пожалуй, одно только не изменилось за минувшие сорок лет: магазин оставался поселковым «клубом по интересам», и в нем, как всегда, роились тетки околопенсионного возраста, которые обсуждали друг с другом и с разбитной продавщицей Нюркой животрепещущие местные новости.
— Нюр, а Нюр, — говорила продавщице крепкая шестидесятилетняя тетка в красном тренировочном костюме, — мой-то вчера опять на бровях приполз. Ты ему не продавай, а?
— Как я могу не продавать? — возмущалась в ответ массивная широкоплечая продавщица, увенчанная сложной конструкцией из рыжих волос и лака. — Ему что, восемнадцати нет?
— Какое там! — вздыхала в ответ тетка в «Адидасе». — Третий год на пенсии, а ума как не было, так и нет!
— А коли он у тебя совершеннолетний, так я ему продавать обязана! Такого закону нет, чтобы совершеннолетнему мужику не продавать! А ты, баба Катя, сама за ним следи, такая уж у тебя судьба на всю оставшуюся жизнь!
— А бухгалтерши Костька опять к Верке ходил, — вклинилась в разговор мелкая невзрачная старушонка. — Ох, выдерет Анна Романовна Верке весь перманент!
— А выдерет — так и надо, — одобрила продавщица. — Давно пора! Надо же, выдумала — чужих мужиков сманивать! Анатолий! — крикнула она в подсобку, вспомнив к слову. — Ты чего там делаешь? Я тебя за чипсами послала, а ты и пропал!
— Да щас я… — донесся из подсобки хриплый, придушенный мужской голос. — Тут эти чипсы в самом низу…
— Смотри у меня! — гаркнула продавщица и повернулась к своим собеседницам: — У меня не загуляешь!
Тут она заметила вошедшую в магазин Надежду Николаевну и поинтересовалась:
— А вам, женщина, чем могу помочь?
Надежда подумала, что такой вопрос тоже трудно себе представить лет двадцать назад, и начала перечислять:
— Туалетной бумаги пару рулонов… мыло, вот это, оливковое… порошок стиральный, какой получше… крем от загара, средство от комаров… шампунь у вас есть?
— Для сухих волос, для жирных? — деловито уточнила продавщица, разглядывая Надеждину прическу.
— Для окрашенных, — ответила Надежда и продолжила: — Сосисок молочных килограмм, соли пачку крупного помола… вдруг грибы пойдут?
— Не будет уже грибов, — вздохнула прежняя невзрачная старушонка. — Сушь такая стоит, откуда грибы?
— За Лизаветиным полем есть подосиновики! — авторитетно заявил сутулый мужчина, разглядывающий холодильник с пивом. — Много — не много, а корзинку наберете.