Отмычка от разбитого сердца

Александрова Наталья Николаевна

А Он — Он вдруг словно проснулся. Он почувствовал, что Действие — это Его призвание, что Он родился именно для того, чтобы отнимать жизнь и видеть, как она стремительно уходит из жертвы, слышать последний умоляющий вздох, видеть тускнеющие, подергивающиеся смертной пленкой глаза.

Эти снующие, суетящиеся вокруг человеческие существа — их жизнь бессмысленна, бесцельна, они мечутся взад-вперед, как муравьи вокруг разоренного муравейника, и только Он своим Действием придает их существованию высший смысл.

И еще — в

миг Действия в том черном облаке, которое клубилось в глубине мозга, вспыхнула новая молния, и Он громче расслышал зов своей цели. Он понял, куда она его зовет.

Одно только Ему показалось неправильным: то, как Он совершил Действие. Кажется, раньше Он делал это по-другому, более правильно, более совершенно… ничего, придет время, и Он вспомнит, Он все вспомнит.

Совершив Действие, Он вскочил, положил мертвого мальчишку на свою кровать, а сам скорчился, спрятался под соседней койкой.

Безумцы вокруг словно почувствовали, что в палате произошло что-то важное — кто-то горестно захныкал, кто-то застонал, кто-то беспокойно заворочался на койке.

Как Он и ожидал, вскоре в палате появился второй санитар.

Сначала Он думал, что нужно повторить Действие, но в темном облаке снова сверкнула молния, и Он понял, что этот человек еще не готов к смерти, что он может принести Ему пользу, может приблизить Его к заветной цели. Пока испуганный санитар стоял над трупом своего напарника, Он успел выскользнуть из палаты в коридор, а потом — спрятаться в бельевой.

Вскоре на отделении началась суматоха, санитары и врачи обходили все комнаты, пытаясь найти Его…

Он не боялся — Он знал, что Его цель, та важная вещь, которая должна изменить Его жизнь, охраняет Его, что она не отдаст Его в чужие враждебные руки.

Так и случилось: в бельевую вошел тот санитар, которого Он пощадил во тьме шестой палаты.

Санитар испугался, сначала он хотел выдать Его, позвать на помощь других людей, но Он сумел подчинить этого жалкого человека своей воле, а потом сумел подействовать на него, использовав присущую санитару жадность.

Жадность была самым сильным свойством этого мелкого человека, она руководила всеми его поступками, и едва Он рассказал какую-то неправдоподобную историю и пообещал санитару быстрое обогащение — тот стал Его послушным орудием.

Санитар вывел Его из больницы, отвез к себе домой, обеспечил самым необходимым.

Но потом, когда Он, услышав зов своей цели, отправился сюда, санитар бросился по его следу.

Жалкий, наивный человек!

Он воображал, что может перехитрить Его! Его, которым руководит великая цель!

Заметив санитара в пригородной электричке, Он заманил его в безлюдный тамбур и там снова совершил Действие.

На этот раз он совершил его не голыми руками, а кое-как заточенным железным штырем, который нашел в одном из вагонов.

Санитар изумленно, растерянно захрипел, как бык под ударом тореадора, кровь хлынула из раны, ноги его подогнулись…

И в это мгновение Его руки словно почувствовали могучий поток энергии, который перелился в сердце, наполнил его до краев. На этот раз Он не сомневался, что сделал все как надо. Он делал это раньше, до операции, до того, как в мозгу возникло черное облако.

Поток энергии, влившийся в Него во время Действия, всколыхнул то облако, и великая цель сильнее зазвучала в Его душе.

Он вспомнил… вспомнил еще не саму цель, но то, что она как-то связана с Действием. С Действием, которое Он совершал прежде, до операции, до больницы…

И еще одно.

Здесь, шагая по железнодорожной насыпи посреди бескрайнего соснового леса, Он слышал зов своей цели гораздо громче, гораздо отчетливее, чем в городе.

Это могло значить только одно: Он находится на правильном пути, Он приближается к ней…

— Покурить хочешь? — раздался рядом с Надеждой виноватый голос.

— Что? — переспросила она, оборачиваясь. Рядом с ней стояла Люська. Она тоскливо смотрела вслед участковому.

— Ну… давай, что ли! — согласилась Надежда.

Она вообще-то старалась не курить, можно сказать — совсем не курила, за теми редкими исключениями, когда считала, что выкуренная сигарета могла сблизить ее с человеком, от которого Надежда рассчитывала что-нибудь узнать. Правда, она и сама еще не знала, что хочет узнать от Люськи, но ее знаменитая интуиция подсказывала, что наступил тот самый момент, когда стоит пренебречь предостережениями Минздрава.

— Козел он, — проговорила Люська, дав Надежде прикурить и выпустив через ноздри густой вонючий дым. — Хотя, конечно, все мужики козлы… Колька — он еще ничего… если бы не Анфиса… прям как бобик на поводке у нее ходит!

Надежда осторожно закурила, стараясь не затягиваться, но все равно закашлялась: Люськины сигареты были на редкость едкие и ядреные.

— Кто это — Анфиса? — поинтересовалась она, отдышавшись.

— Жена его, — с ненавистью выдохнула Люська и сплюнула на землю. — Своими бы руками задушила эту корову! Если бы не она…

Надежде вовсе не хотелось выслушивать Люськины излияния, и она попыталась перевести разговор на более интересную тему:

— А что здесь случилось пять лет назад?

— Пять лет? — равнодушно переспросила Люська. — Вроде маньяк какой-то орудовал…

— Маньяк? — оживилась Надежда. — Что за маньяк?

— А я почем знаю? Пять лет назад Людмила Синякова была городская штучка, у меня и в мыслях не было в такую глухомань подаваться! В страшном сне не приснилось бы! Работа у меня была хорошая — штукатуром в РСУ, и квартиру я через эту работу получила, однокомнатную, и внешность подходящая… мужики проходу не давали! Вот через них, через мужиков, все мои неприятности…