Отмычка от разбитого сердца
Шрифт:
— Давай чай пить, Клавочка! — объявила старуха и величественным жестом указала на свободный стул.
— Наверное, его сначала нужно приготовить, — предположила Надежда. — Где у вас чайник?
— Чайник? — Старуха удивленно захлопала глазами. — И правда, где же у меня чайник?
Прошел день. Надежда понемногу осваивалась на новом месте. На хуторе, кроме жилища старухи и Люськи, было еще два дома. Один стоял напротив, окна в нем были заколочены, поскольку пожилая хозяйка умерла три года назад, а ее наследники, по Люськиным словам, заломили за дом такую цену, что простые люди и не смотрели в ту сторону, а богатым подавай дом каменный,
Второй дом был окружен высокими густыми кустами, из-за которых едва проглядывала темная, крытая ржавым железом крыша с мрачной кирпичной трубой, да виднелось одно подслеповатое окошко. От этого дома веяло каким-то мраком и унынием, так, по крайней мере, показалось Надежде. А еще ей как-то показалось, что в том единственном окне, которое выглядывало сквозь разросшиеся кусты, мелькнуло мужское лицо — такое же мрачное, как сам дом.
И, наконец, в том доме, где предстояло провести какое-то время Надежде, в доме с зелеными ставнями, поделенном на две половины, жили Аглая Васильевна и Люська — бедовая бабенка, как сейчас говорят, без определенных занятий, а также Люськин песик неизвестной породы по имени Шарик. Люська была внешне ничего себе, только глаза уж слишком блестели по вечерам. К Люське довольно часто захаживал участковый Николай Иванович, за два дня Надежда видела его едва ли не пять раз.
Старуха Аглая Васильевна вблизи оказалась не так страшна. Лет ей ни много ни мало, как оказалось, восемьдесят восемь (Надежда нашла в ящике стола паспорт), и, конечно, для такого возраста физически она была еще ничего себе. Вот только с головой… Старуха постоянно путала имена и события, Надежду упорно именовала Клавой, внучатого племянника Митю вообще не помнила. Но очень обрадовалась его гостинцам — в сумке были шоколадные конфеты, сдобное рассыпчатое печенье и мягкий сыр.
Иногда у старухи бывали временные просветления — так, к примеру, она сделала строгий выговор Надежде за то, что та забыла на минуту сковородку на огне, и вся изба провоняла горелым маслом. В остальном Аглая Васильевна была доброжелательна и некапризна — ела что приготовит Надежда, пила удивительно много крепкого чая и самостоятельно занималась собственным туалетом, что, согласитесь, дело немаловажное.
Так что дел у Надежды Николаевны было не так чтобы много. Но она по природе была женщиной любопытной и не привыкла проводить свободное время в гамаке под деревом. В первый же день, как только старуха прилегла отдохнуть после обеда, Надежда обежала ближние окрестности.
У старухи в саду стеной стояли трава и сорняки, у Люськи розовым цветом полыхали флоксы, и за неимением вазона настурции цвели в старом эмалированном тазу. Заколоченный дом встретил Надежду неприветливо, забор прохудился, и она рискнула подойти ближе. Какая-то птица выскочила прямо из-под ног, Надежда даже вскрикнула. Участок тоже зарос травой, а прежде был красивый, потому что опытный глаз Надежды разглядел клумбы и кусты диких роз.
В траве кто-то шуршал, Надежда поскорее дала задний ход.
Люська заглянула, когда пили чай, и принялась болтать. Люди ведрами несут из леса чернику, а она вот из-за ноги на приколе. Грибов хороших пока еще нету, слишком сухо. В поселке ребята передрались по пьяному делу, один даже в больницу попал, Николай протокол составил.
— А кто еще тут на хуторе живет? — вклинилась Надежда, слушать про драку ей было неинтересно.
— Ты в тот дом не ходи, — ответила Люська, — там хозяин дед Семен, он ненормальный. Собаку может запросто спустить, а собака у него — сибирская лайка, не то что мой Шарик, полруки отхватить может.
— А что это он такой злой? — удивилась Надежда.
— А он людей не любит, — Люська махнула рукой, — ни своих, ни чужих. Говорю же — псих!
— Несчастный он человек, — неожиданно здраво заметила старуха, — не всегда таким был, а как сын у него погиб, так и сдвинулся немножко от горя. Ни с кем не общается, а если к нему не навязываться, то не тронет…
— А что с сыном-то случилось? — из вежливости поинтересовалась Надежда.
Но старуха уже занялась крендельком с вареньем и не ответила.
— Вроде это давно было… не то зарезал его кто-то по пьяному делу, не то сам под поезд попал, опять же выпимши… — неуверенно пробормотала Люська.
— У тебя все — по пьяному делу! — рассердилась Надежда. — Будто других причин нет!
— Все зло — от пьянства! — с глубоким убеждением сказала Люська и ушла.
Надежда вняла предупреждению и больше не глядела в сторону дома деда Семена, а занялась окультуриванием участка старухи. Она нашла в сарае старый серп и срезала траву у дома. Ко всеобщему удивлению, под травой обнаружилась клумба с чахлыми лиловыми цветами под названием сапожки. Надежда выполола сорняки и вылила на клумбу несколько ведер воды. Благодарные цветы тут же потянулись к солнцу, а вдохновленная успехом Надежда стала рыскать по участку — авось найдется еще какой не совсем умерший цветок.
О муже и коте Надежда старалась не вспоминать — пусть живут как хотят, а ей и здесь неплохо.
Надежда вынесла столик на улицу и пристроилась мыть посуду в тенечке под елкой. Наверху, в ветвях, громко затрещала какая-то любопытная птица.
«А все-таки здесь хорошо, — подумала Надежда, споласкивая тарелку. — Воздух, тишина…»
Правда, насчет тишины она немного поторопилась: с Люськиной половины донеслись крики, звон бьющейся посуды… в общем, там явно разразился скандал. Через минуту дверь распахнулась, на крыльцо выкатился Николай в полурасстегнутой рубахе. Лицо его украшала свежая царапина. Застегиваясь на ходу, он тяжело протопал по крыльцу, направляясь к своему мотоциклу. Рядом с Надеждой он притормозил, сплюнул в сердцах и проговорил вполголоса:
— Черт ее разберет, чего ей надо! Только что все было хорошо, и вот на тебе! Не, с такой женщиной жить нельзя, лучше уж с миной противопехотной, она хоть до поры помалкивает!
Он похлопал себя по бокам, раздраженно крякнул и проорал в сторону крыльца:
— Люська, так тебя и разэтак, вынеси мою планшетку!
В ту же секунду на крыльце возникла Люська. Лицо ее пылало, как сельсовет на закате, темные волосы были всклокочены, руки уперты в крутые бока.
— Планшетку тебе? — передразнила она участкового. — А задницу подтереть тебе не надо? Пусть тебе лахудра твоя на посылках бегает, корова симментальская! Анфиску свою проси прислуживать, а я тебе в домработницы не нанималась!
— Люся, угомонись! — прикрикнул на нее участковый. — Люди же слышат… нехорошо! Ты мне весь авторитет, к чертям собачьим, оприходуешь!
— А мне от людей скрывать нечего! — отозвалась Люська. — Я как есть от тебя пострадавшая сторона, а тебе про свой авторитет раньше надо было думать! На, подавись своей планшеткой! — И она швырнула в сторону Николая плоскую кожаную сумку на ремне. Сумка раскрылась в полете и упала на землю между Николаем и Надеждой, ее содержимое высыпалось на пыльную траву. Люська удовлетворенно проследила за последствиями своего броска и скрылась в доме, напоследок громко хлопнув входной дверью.