Отпущение грехов
Шрифт:
Оставалось молиться и надеяться на то, что Гейл сможет простить его.
— Что ты сегодня преподавал? — спросила она, поглаживая волосы на его груди.
— Знаешь, как ни странно, в классах со спортивным уклоном учатся неглупые ребята. Урок по основам законодательства и факультатив по социологии права прошли более или менее нормально. Я рассказывал про серийных убийц, и ребята поначалу заинтересовались.
— Но?..
Эндрю фыркнул.
— Едва ли ты хочешь знать, как я проводил лабораторную работу.
— Нет, я спрашиваю про урок охраны здоровья.
Когда у Эндрю случались перерывы, он начинал
— Нет, честное слово, дети толковые. Я боялся, что им будет скучно.
— На уроке секса? — засмеялась она. — Вряд ли.
— Именно на это я и надеялся. Если бы я не знал этих ребят по тренировкам, то мог бы поклясться, что они немые. Если не считать нескольких недорослей, в первые двадцать минут никто не издал ни звука. Это было похоже на урок танцев. Мальчики с одной стороны, девочки с другой. За исключением двух болельщиц «Акул», Мэгги Пирс и Гортензии Маклауд. Те сидели с парнями.
Гейл придвинулась ближе.
— Угу… Я хорошо их знаю.
— Потому что давала им презервативы?
— Извини, это врачебная тайна, — неожиданно серьезно ответила она.
Может быть, Гейл думала о том же, о чем и он сам? О том, что позавчера они занимались сексом, забыв предохраниться? Что сделано, то сделано, но накануне вечером Эндрю был во всеоружии и еще раз насладился придуманным Гейл эротичным способом надевания презерватива. Он не собирался брюхатить городскую докторшу. Тем более что сам преподавал секс старшеклассникам. Впрочем, даже если Гейл родит, ребенка он едва ли увидит… От этой мысли у него сжалось сердце. Никаких шансов на совместное будущее у них нет.
— Какие у тебя планы на пятницу? — спросил он, меняя позу и поворачиваясь лицом к Гейл.
Она слегка улыбнулась.
— В этот уик-энд я дежурю. Поэтому в пятницу приду из клиники около полудня.
Они лежали обнявшись, но у Эндрю было тяжело на душе. Ему нравилось приходить с работы домой как семейному человеку. Несмотря на влияние приемных родителей, он все еще не верил в счастливые концы. Но впервые в жизни искренне хотел поверить в то, что хэппи-энд бывает не только в сказках.
Что-то изменилось. Ослушник Лавкрафт впервые в жизни чувствовал себя по-настоящему счастливым и не сомневался, что с Гейл происходит то же самое. К несчастью, прочная и долгая связь между ними невозможна. Хотя о лучшей жене чем Гейл нельзя и мечтать, но леди доктор никогда не согласится выйти за него замуж.
Лавкрафт потратил два дня, тщательно изучая дело Нортона, однако не нашел ничего нового, что могло бы пролить свет на этот загадочный случай. Ему требовался намек. Крошечная деталь, которая осталась упущенной. Деталь, которая либо противоречила бы всему остальному, либо полностью доказывала бы вину беглого агента. Эндрю в третий раз за несколько часов открыл досье Кристофера Нортона. То, что ему требовалось, наверняка было в этих папках. Крошечная деталь, на которую он не обратил внимания. Так же, как и все, кто занимался этим делом раньше.
Впрочем, может быть, ему просто хотелось, чтобы такая деталь была.
В среду Гейл уехала в соседний городок на встречу с коллегами и Эндрю остался один. Под предлогом того, что ему нужно подготовиться к уроку, он поднялся к себе, тщательно проверил работу подслушивающей аппаратуры, а потом засел за папки, уверенный, что там есть ответ, который он ищет. Конечно, дело пошло бы куда веселее, если бы он знал, как сформулировать вопрос.
Эндрю взял блокнот и провел на листке две вертикальные линии. Первая колонка была предназначена для улик, вторая — для мотивов и средств преступления, в третьей красовался большой вопросительный знак.
Он снова задумался над уликами против Криса Нортона. Если верить документам, сомневаться в его вине не приходится. Отчеты баллистической экспертизы, отпечатки пальцев… Черт побери, они даже сделали анализ ДНК волоса, найденного на месте преступления. И все же Эндрю не мог избавиться от ощущения, что в свидетельствах против брата Гейл есть нечто странное.
Может быть, они чересчур убедительны?
Лавкрафт покачал головой и начал просматривать данные о прошлом Нортона. Сорок минут спустя он пришел к выводу, что единственным реальным мотивом убийцы могло быть желание завладеть примерно двумя миллионами долларов.
Он записал эту цифру во второй графе. Что ж, два миллиона — серьезный повод для убийства. Особенно для малого, который жил впроголодь и после окончания университета был вынужден пойти на работу в ФБР.
И все же в этой краже не было никакого смысла. В конце концов, Нортон четыре года прослужил в разведке военно-морского флота, получил диплом без отрыва от работы и появлялся в университете лишь от случая к случаю. А Гейл оплачивала свою учебу из полученной стипендии, банковской ссуды и побочных заработков. Единственным исключением был чек на небольшую сумму, который брат присылал ей ежемесячно.
Эндрю нахмурился, раскрыл папку с финансовыми отчетами Нортонов и разложил документы на рабочем столе в запасной спальне.
Во время учебы Гейл в университете ежемесячный чек поступал прямо на ее счет, но этой суммы едва хватало на жизнь. Никаких необычных вкладов или снятий со счета, никаких бросающихся в глаза экстравагантных трат. Никаких чеков со стороны или неоплаченных штрафов за неправильную парковку.
Эндрю дважды проверил даты вкладов, поступавших на имя Гейл. Как он и предполагал, после ухода Кристофера в подполье чеки приходить перестали. Либо он слишком хитер и припрятал денежки, либо у него за душой нет ни пенса из тех денег, которые, если верить словам сенатора Гилгуда, были украдены из его кабинета.
Откинувшись на спинку стула, Эндрю сложил руки на груди и сцепил указательные пальцы.
Интересно, а с какой стати сенатор держал в незапертой кассе два миллиона наличными? — внезапно подумал он. Что это были за деньги? Отступное? Взятки?
Он вздохнул, выпрямился и записал в колонке с вопросительным знаком: «Касса сенатора».
Потом Эндрю раскрыл досье с фотографиями места преступления, положив рядом папку с результатами медицинской экспертизы жертв. Никаких силуэтов, нарисованных мелом, бесстрастно подумал он, изучая снимки трупов специального агента Брайана Крэга и правой руки сенатора, Роберта Манчини. Крэг с пулей в затылке лежал лицом вниз на испачканном кровью кремовом ковре. Манчини, получивший пулю в сердце, лежал лицом вверх примерно в двух метрах от трупа агента.