Отпущение грехов
Шрифт:
Отец Василий кивнул, подхватил Брыкалова поперек туловища, перебросил немаленькое тело через плечо и повернулся к Леночке.
– До свидания, Елена. Простите нас за все, что мы вам причинили.
– А-а! – махнула рукой женщина, села на кровать и заплакала, вытирая слезы, сбегающие из прекрасных глаз на такие же прекрасные ланиты.
Из городка они вышли на удивление гладко – без сучка без задоринки. Подполковник оказался довольно тяжелым, или это просто священник устал – сказать было сложно. Но поскольку в
Но священник тут же отогнал эту неуместную мысль, он слишком хорошо помнил кузьменковские глаза – что возле банка, что на охоте, – да и ранки от дробового ранения не давали забыть, кто есть кто.
И теперь они снова уходили в камыши.
Когда военный городок остался далеко позади, отец Василий сбросил наконец Брыкалова с плеча и, подбадривая подполковника то легкой затрещинкой, то дружеским пинком в зад, погнал его вперед на своих двоих. Так было и легче, и правильнее – не красна девица, чтобы на молодецкой шее верхом кататься.
Выйдя за пределы военного городка, подполковник явно приуныл. Шел, спотыкаясь и покряхтывая сквозь кляп. А когда после целой ночи сплошного марш-броска они вошли в бескрайние камышовые плавни, а Исмаил еще и пристроил ему за спину свой рюкзак, Брыкалов и вовсе сломался, заскулил что-то жалобное и невнятное и в конце концов упал на землю, далее идти не желая.
– Так, – выдернул из брыкаловского рта обрывок розового пеньюара Исмаил. – И чего это мы капризничаем?
– Хам эхо хахом хэ хойхох! – брызгая слюной, заорал подполковник. Челюсти не слушались его совершенно.
– Вам это даром не пройдет, – перевел специально для отца Василия мулла и снова повернулся к Брыкалову. – Что еще?
– Яа халхалховник Хахийской Хахмии, – прорыдал Брыкалов.
– Говорит, что он подполковник, – бросил через плечо Исмаил.
– Чехо вы хотите?! – прорыдал подполковник.
– Правды, – жестко рубанул воздух рукой священник. – О каких таких бабках Леночка говорила? Почему за мной охотились с вертолета еще до всякого покушения на губернатора? Почему ты так боишься даже слово про Кузьменко сказать?
Брыкалов еще раз булькнул и заткнулся. Лицо его буквально на глазах почернело от невысказанного горя. Он моментально прекратил истерику, поднялся на ноги и тяжело вздохнул, демонстрируя свою готовность идти туда, куда поведут.
– Хм, – одобрительно посмотрел на подполковника мулла. Похоже, он впервые увидел, что и Брыкалов может вести себя как мужчина.
Они тронулись дальше и шли до тех пор, пока солнце не поднялось достаточно высоко над горизонтом, а земля не прогрелась. Теперь можно было и поспать. Священник и мулла вошли в небольшой перелесок на взгорке, тщательно привязали командира полка к старой гнилой березе и отошли в сторонку.
– Что дальше? – поинтересовался Исмаил.
– По всем кругам ада, – ответил священник, и мулла понимающе кивнул.
Оба знали, что рано или поздно привыкший повелевать и нежиться среди дорогих вещей и хорошей жратвы подполковник сломается. Что лично для отца Василия будет означать возвращение прежней свободы. Но для этого им придется приложить еще немало усилий.
Они поговорили еще и пришли к выводу, что если исходить из того, что подполковник расколется и попа рано или поздно реабилитуют, то бронемашину военным возвращать придется. Явно или просто «подбросить», как незаконнорожденное дитя, но вернуть боевую технику и закрыть наверняка уже заведенное дело надо. Слишком уж многие видели их в той деревушке, где столь нагло был похищен стоящий, вероятно, огромных денег передвижной разведывательный пункт. А значит, нужно возвращаться назад.
Вечером они снова тронулись в путь и к ночи, сквозь бесчисленные перелески, вышли к Ефимовке. Пожалуй, это был наиболее трудный отрезок всего их многодневного, почти беспросветного странствования. И не потому, что они устали, хотели есть или промерзли. Напротив, холодные дни кончились, но прогретая набравшим силу солнцем природа теперь щедро посыпала их сверху целым дождем жаждущих теплой, живой крови клещей.
Отец Василий и Исмаил уже сто раз пожалели, что не прихватили с собой из брыкаловской квартиры хоть по паре кусков материи, чтобы прикрыть головы!
Они останавливались, начинали трясти бородами и чесать головы руками в поисках маленьких, цепких мерзавцев, и священник искренне завидовал короткому «ежику» муллы. С него снять клещей было проще простого, а вот с себя… Но, конечно же, больше всех страдал связанный Брыкалов. Он не мог даже просто провести рукой по волосам, и поэтому был вынужден ждать очередного привала, где ему на короткое время связывали ноги и развязывали руки.
Были и неожиданные нюансы. Взглянувший на Брыкалова новыми глазами Исмаил все чаще заговаривал с ним, расспрашивал о прежней семье, о работе, о молодых годах и нет-нет да и задавал, как бы между прочим, очередной каверзный вопрос на предмет веры.
Священник этому не мешал, хотя, если честно, немного ревновал. Если по-хорошему, то именно он должен был начать с Брыкаловым разговор о боге – все-таки Василий Петрович природный славянин. Но положение священника как главного подозреваемого в покушении на губернатора как-то сразу поставило его на роль «плохого полицейского», и он, совершенно того не желая, все играл и играл эту до чертиков надоевшую ему роль.
– О-о, Василий Петрович! – с энтузиазмом развивал свои идеи мулла. – Сейчас на Западе целая мода на ислам. И, между прочим, знаете, среди каких слоев он стал наиболее популярен?
– У негров? – кидал короткий взгляд на самозваного «хорошего полицейского» Брыкалов.
– Что вы! – артистично всплескивал руками Исмаил. – Как раз наоборот, у самой что ни на есть интеллектуальной элиты! Вы знаете, что Кусто – мусульманин?
– Да ну?! – таращил глаза Брыкалов.
– Точно.
Отец Василий наблюдал за медленным развращением славянина Брыкалова и тихо горевал. Раньше он просто одернул бы Исмаила, но сейчас, после всего, что тот для него сделал… Он понимал, что его личные привязанности не должны влиять на исполнение его православного долга. Но они влияли.