Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
Рыжая отвечает утвердительно.
Но профессор Берю не верит.
— Дайте-ка сюда, для информации!
Она достаёт бутылку из холодильника. Толстый открывает, выпивает из горла двадцать сантилитров, не шевеля глоткой, и даёт согласие.
— Не сухое, но сойдёт. Когда зальёте белым вином, варите двадцать минут. Потом добавьте чашку сливок в это счастье — и можете подавать. Поняли? Да, в этот самый момент позовёте меня, чтобы попробовать. Но я вам уже вперёд скажу, что таких сарделек вы не ели.
— Сколько я вам должна за водку? — жеманится туристка-гастроном.
Берю издаёт рёв осла:
— Вы шутите, милая! Если туристы не будут помогать друг другу, будет просто беда.
Он громко смеётся.
— К счастью, у меня всегда при себе мой походный набор: шприц и савойская водка. Вы не представляете, сколько людей я выручил.
С этими словами он поворачивается и видит меня в проёме двери.
— Вот те раз! Сан-А!
Я делаю многозначительный знак, и он покидает свою ученицу.
— Ты даёшь уроки домоводства, Папаша?
Он пожимает плечами:
— Да так, общаюсь с соседями. Ты вроде как не в себе, что-то разбилось?
— У меня к тебе предложение, Толстяк.
— Чего вдруг? — не верит он.
— Круиз по Средиземному морю первым классом вместе с Толстухой и Мари-Мари на две недели за счёт фирмы тебя устроит?
— Ничего себе! — уклоняется он скорее испуганно, чем заинтересованно.
— Испания, Марокко, Греция, Турция…
— Ого!
— Канары, Мадера, — продолжаю я добросовестно.
У него тик.
— Та самая Мадера, где делают мадеру?
— Точно.
— В честь чего круиз?
Я резюмирую вкратце историю этого невероятного дела.
Он не загорается, словно сырое дерево в засорившемся камине.
— Старик тоже будет?
— Непременно!
Он качает головой:
— Тогда без меня. Отпуск — для того и отпуск, чтобы немного забыть рожи наших угнетателей, не так ли? Если они там будут, я отказываюсь работать шестую неделю. Я себе представляю твой круиз. Расследование с позолотой! Надо приподнимать мизинчик, когда держишь стопарь с божоле, приходить в смущение оттого, что на вас посмотрел Старик, разговаривать с грамматикой под мышкой, чтобы не оскорблять его тонких ушей!
— О-о-о! Вот он где, наш Берюрье! — раздаётся жизнерадостный голос.
Берю поворачивается и конфузится с головы до ног.
— Господин директор. Моё почтение! Какая честь принять вас в моём скромном жилище…
Вдруг он умолкает, онемев от ужаса.
Скромное жилище исчезло. Оно потерпело кораблекрушение. Распалось, опало, улеглось, разодралось в клочья. Стойки, палки, ручки кастрюль вылезли из-под разорённого полотна. Снаряжение еще эмульгирует, но в двух противоположных местах, и это даёт основание заключить, что сумасшедшие партнёры прекратили потасовку. Они разъединились. Каждый ищет выход. Они дрыгают ногами, испытывая нехватку кислорода.
— Чёрт! — орёт Толстяк. — Тут был ураган!
У Берю ньюфаундлендовая душа. Порода Сен-Бернара. Спасатель — это звучит гордо! Он мог бы быть пожарником! Он бросается к месту катастрофы. Вступает в схватку с составными частями. Убирает паруса, выдёргивает рангоут, сбрасывает груз.
Очень оперативен, мой кусок сала! Просто незаменим в спасательных операциях!
— Не волнуйся, моя козочка, я здесь, держись! — разоряется он. — Не падай духом, береги воздух, не ори, а то кислород кончится, моя курочка!
Но Берта не выносит замкнутого пространства. Она паникует под полотном, беснуется, запутавшись в верёвках. Издает крики роженицы.
Вместе со Стариком мы бросаемся на помощь. Отыскиваем углы палатки с растяжками. Сворачиваем какие-то непонятные излишки, отвороты с дырочками, напоминающие осиные гнезда. Выгребаем обувь, консервные банки, белое кепи с надписью «Масло Лесье».
— Сейчас, моя голубка! Не дёргайся, ты только мешаешь! Постарайся не двигаться, так легче!
Он стоит на коленях на паршивой земле, усыпанной цементом. Рядом бородач-курильщик-трубки скептически наблюдает за тем, как идёт спасение.
— Кто-нибудь из педиков может помочь? — мычит ему Толстяк, скривив рот.
— Это вы со мной разговариваете? — спрашивает матёрый турист.
— С ж…, которая сидит, сложа руки, в то время как другие из кожи лезут, чтобы спасти своих ближних! — отвечает ему Пухлый.
Тот изображает мефистофелическую улыбочку. И даже мефистофаллическую.
— Такие ближние, как эти, в спасении не нуждаются!
Но Берю не слышал, ибо он решился на крайние средства. Чрезвычайные. Нож! Он его раскрывает. Лезвие сверкает на солнце. Вонзается в полотно, кра-а-а-а-ак! Режет его. Толстяк бросается на что-то лягающееся. Снимает покров. Вытаскивает, осыпая неистовыми поцелуями.
— Моя малышка, сокровище, прелесть моя! Я появился вовремя. Ты здесь, я здесь, мы снова вместе!
Он целует лицо, углубляется в рот. Затем вдруг отступает с возгласом:
— Да это же Феликс! Вас тоже завалило?
Появляется партнёр мадам Берты. Небольшого роста, лет на пятьдесят, слегка бледный, слегка прогорклый, с очками в золотой оправе (покривившейся в данную минуту), щедрой лысиной с венцом из седых, пушистых волос. Мы хватаем его под руки, тащим, выдёргиваем. Он кашляет, дрожит, давится, трясётся, брызжет слюной, брыкается, ругается, расчленяется. На нём белая рубашка, довольно несвежая, если не сказать грязная, с твёрдым воротничком, чёрным галстуком, накрахмаленными манжетами. На нём какое-то подобие бермуд, выкроенных из полосатых штанов, и которые в настоящее время ему спадают до щиколоток, тогда как трусы спустились до икр!
Берта не преувеличивала только что, когда восхищалась его крепкой конституцией. Этот малый не такой, как кажется! Таких я ещё не видел! Силуэт у мсье Феликса не больше обезьяны уистити, но гениталии у него слоновьи. Не человек, а бензоколонка! Его маман сочинила ему такое в казарме Шампере! Всё, что надо для хозяйства. Доисторический экземпляр! Можно сказать, монстр. Впечатляет! Сбивает с толку! Даже в спящем виде у этой орехоколки вид угрожающий! Охраняемый экземпляр. Музей человека уже забронировал его «на потом». Феликс получил больше, чем право пользования наследством; право пользования государственным имуществом, одним словом!