Отпуск
Шрифт:
— Не дадут? — полюбопытствовал инспектор.
— Шире варежку разевай, — почти весело вставил напарник.
Петельников втянул носом воздух: кислый запашок обволакивал этого Олега, который, видимо, трезвым был только однажды — тогда на пляже.
— Неужели вы цветного не стоите? — развеселился и Петельников.
— Чего время терять да зубы скалить! — озлился Бочкуха. — Вон твоё счастье лежит, в энтих брусочках. Никто, окромя нас да придурошного старика, о них и не знает. Отпусти, — сбежали, скажешь… А брусочков, мол, и не видел. Не будь дурнем, парень,
— И сколько дадите? — полюбопытствовал инспектор.
Надежда так и рванула Бочкуху вверх, как обескрыленную птицу:
— Одного хватит?
Петельников покачал слиток на ладони. Килограмма два… А всего брусков шесть. Двенадцать килограммов золота!
— А два? Всем по паре, — сдавленно предложил Бочкуха.
Инспектор бы взял — показать ребятам в своём райотделе. А то ведь не поверят. Значит, так: он входит, вытаскивает из карманов слитки и кладёт на стол начальнику уголовного розыска. Что это? Золотишко, четыре кило. Откуда? Привёз с юга. Как так? Заработал честным сыском. А вас теперь звать случайно не Монте-Кристо?
— Ну?! — остервенело спросил Бочкуха.
— А сколько тебе лет? — вдруг поинтересовался Петельников.
— Пятьдесят четыре.
— Ого! Уже можно звать «папаша».
— И что?
— А то, что пятьдесят четыре года прожил и всё зря.
— Почему же зазря? — насторожился плоскоскулый.
— Неужели за пятьдесят четыре года, дядя, ты не нашёл в жизни ничего дороже золота?
— А и не нашёл! — отрезал Бочкуха. — Ты ж дурило, тебе ж счастье прёт в руки, а ты его пинаешь. С золотишком ты же царь жизни! Бабу какую хошь, товар какой хошь…
— И всё?
— Чего всё?
— Кроме баб и товара, больше ничего и не знаешь?
— А ты знаешь?
— Эх, дядя. Да купался ли ты в море? В нём же одуреешь от счастья…
— Парень, ты пощупай золотишко-то, пощупай! — не сдавался Бочкуха.
Инспектор пощупал. Бруски оказались холодными. Странно: драгоценный металл, из-за него идут на преступления, а он как покойник.
— Несогласный, придурок, — вздохнул Бочкуха.
— А кто пьёт портвейнчик розовый, скоро ляжет в гроб берёзовый, — ожил вдруг приятель плоскоскулого.
Августа не возвращалась. Видимо, позвонив в милицию, она пошла к дому Бочкухи искать отца.
Ночь шла на убыль. Потускнела луна и сдвинулась к горизонту. Виноградник из чёрного стал серым. Лишившись лунного света, потеряло блеск золото. Откуда-то сверху подул ветерок. Волглая рубашка сразу легла на спину инспектора полиэтиленовой плёнкой.
— Холодно, — поёжился Бочкуха.
— Ничего, в крематории согреешься, — ободрил молодой.
Машина появилась почти бесшумно, вынырнув откуда-то из табачных зарослей. Она резко тормознула у дома. Три фигуры пересекли свет фар и вошли во двор. Они стали у крыльца, рассматривая тёмные окна.
— Сюда! — крикнул Петельников.
Трое мгновенно оказались у сарая. Высокий, худощавый парень в очках окинул всех быстрым взглядом и строго приказал:
— Ваши документы, гражданин.
Инспектор вытащил удостоверение. Приехавший глянул в него, протянул руку и улыбнулся:
— Начальник уголовного розыска Куликов.
Потом было то, что бывает на любом месте происшествия: следователь, понятые, протоколы… Только Петельников чувствовал себя необычно в роли свидетеля. Он сидел в большой и чистой комнате Августы и строчил свои показания. Поставив роспись после стандартной фразы «Записано собственноручно», он вдруг понял, что утомился так, как никогда не уставал на работе. Перевалив всё на чужие плечи, он расслабился, и на него накатило какое-то безразличие. Тяжёлая дрёма легла на глаза…
Когда он их открыл, то увидел перед собой Куликова, который тихо спросил:
— Устал, капитан?
— Есть чуть-чуть. Кончили?
— Да. Этот Бочкуха у нас давно на примете. Жадный, дачников пускает и в сарай, и в прачечную… Спекульнуть не прочь. А второй — его племянник. Приехал погостить. Судимый, между прочим.
— А золото откуда?
— Григорий Фомич перестраивал сарай, копал яму и нашёл клад. Ещё дореволюционный. Спрятал в ту же яму и пошёл на радостях к Бочкухе: мол, куда сдавать да как… Те его и схватили, на «Москвича» и в дом над обрывом. Всё-таки заставили сказать, где лежит золото. Дальше ты знаешь…
Дальше инспектор знал.
Открылась дверь, впустив Августу и седоватого худого старика с белёсой щетиной на лице.
— А это ваш спаситель, — сказал ему Куликов.
Старик подсеменил к инспектору:
— Спасибо, сынок! Я ведь про тебя давно знаю. От этих бандитов. Ты ночью приходил, они тебя и заприметили. Испугались. Вот племянничек и пошёл охотиться на тебя. А бутылочку мою они прозевали. Я-то и не надеялся. Издевались, поганые, только что не били…
Инспектор смутился, увидев слёзы в голубовато-прозрачных, как у Августы, глазах. И окончательно покраснел, когда Григорий Фомич обнял его и белёсая щетина кольнула щёку Петельникова.
— Капитан, какая нужна помощь? — спросил Куликов.
За окном уже стоял яркий день. Жара сочилась сквозь стёкла, как горячий сироп. Фиолетовое марево оплавляло горы.
Инспектор потёр лоб:
— Мне вот что нужно: выспаться и билеты на завтрашний самолёт. Мой отпуск кончился.
— Тогда едем в гостиницу, — предложил Куликов.
— Какая гостиница?! — высоким-голосом почти крикнул Григорий Фомич. — Да моя хата лучше всякой гостиницы. Сначала отобедаем, а потом уж спать…
— Спать только в беседке, — согласился Петельников.
Начальник уголовного розыска пожал инспектору руку, пообещав заехать вечером и увезти его к себе в гости — только при этом условии будут авиабилеты.
Инспектор осоловело уселся в кресло. На столе уютно жужжал вентилятор, ворочая лобастой головой в белом ореоле. Там же, на столе, встал электрический самовар и появились тарелки с «украинской» колбасой, помидорами, местным ноздреватым хлебом…
Августа замерла перед инспектором, держа в руке белое полотенце.