Отпусти кого любишь (сборник)
Шрифт:
Ленка уже поняла, в чем здесь крылась подлянка. У мальчика с рождения отсутствовал, точнее, был существенно ниже нормы, фактор свертываемости крови. Их, этих факторов, вообще-то у людей несколько; у Лешки был сильно понижен фактор номер восемь, отчего ему давным-давно поставили диагноз «гемофилия А».
Лечение – предельно простое: нужно просто добавить недостающее, то есть ввести в вену этот самый фактор номер восемь (правда, правильнее писать его римскими цифрами – Ленка уже даже бумаги Лешкины медицинские посмотрела, чувствовала груз ответственности).
Есть фактор в крови – нет гемофилии. Нет фактора – любой порез или, скажем, удаление кариозного зуба может стать смертельным – кровь-то не сворачивается!
У Лешки гемофилия была средней степени. Это означало, что опасны были не только порезы и хирургические операции: кровоизлияния могли происходить и спонтанно, вызывая страшные боли и – если не принимать мер – приводя к потере суставов, «разъедаемых» излившейся в них кровью. А дальше – инвалидность и смерть.
В общем, отвратительная была у Лешки болезнь, если лишить его импортных препаратов (отечественными тоже можно было экстренно остановить кровотечение, но рискуя попутно заразить парня гепатитом, а то и СПИДом, – наши еще не делали подобных, гарантированно свободных от вирусов).
Все это Женька объяснила Авдеевой еще вчера, упомянув и про резерв в переносном холодильничке – прибор, похоже, обошелся мамаше недешево, зато выдавал требуемые минус сорок по Цельсию. А кровь свою собственную Женька использовала именно для того, чтоб уберечь мальца от возможного заражения. «А раком она его не сможет заразить?» – промелькнула в Ленкиной голове страшная мысль. Сама же Авдеева ее и отбросила: нечего себя заранее стращать, тем более что резерв вообще-то не предназначался для использования: Гольц вот-вот должен был привезти следующую партию фирменного препарата, давно заказанную Грековым.
Вчера они с Женькой долго трепались по телефону. Авдеева к бывшей грековской жене абсолютно не чувствовала ревности, не то что к Валентине. И Женька тоже разоткровенничалась. Сказала, что если выживет, непременно разбогатеет. Ей это действительно надо: ведь дорогущие западные препараты (одна инъекция – сто пятьдесят долларов) при постоянном введении могут обеспечить ее сыну обычную, нормальную жизнь. Чтоб не боялся споткнуться или ножиком карандаш чинить. Но денег надо много: укола надолго не хватает.
Так что цель благая, Ленка и сама бы ради такой цели не отказалась разбогатеть.
Она снова заглянула в комнату. Машка еще спала, а Леша сразу повернул голову на звук.
– Леш, как дела? – тихонько спросила Авдеева.
Мальчик улыбнулся, и на сердце у Ленки затеплело.
– Ничего, – тоже шепотом ответил он.
– Пойдем чай пить?
– Пойдем. – Лешка осторожно, чтобы не разбудить сестренку, высвободил руку, и они направились в кухню.
– Ты учиться-то собираешься? – спросила Ленка, присев за стол рядом с мальчиком. Тот не спеша пил сладкий чай, заедая нестандартным бутербродом, сварганенным Авдеевой из разрезанного вдоль и пополам сладкого бублика, сливочного масла и костромского сыра.
– А я учусь, – проглотив, ответил Лешка.
– Там, у себя?
– Ага. – Понимая, куда она клонит, Лешка предмета разговора не одобрял.
– Леш, непонятно ведь, сколько маме лечиться.
– Она мне обещала, что не умрет, – буркнул он.
– Когда обещала? – невпопад спросила Ленка и сама же себя укорила за вопрос.
– Позавчера. Вы не верите? – подозрительно спросил он Авдееву.
– Верю, конечно, Лешечек, – серьезно ответила Ленка. – Вот только лечение может оказаться не таким быстрым.
– Я не хочу в новую школу, – тихо сказал Лешка и опустил голову. Его глаза заблестели, и Ленка прекрасно понимала почему.
– Знаешь что, дорогой, – посуровела Авдеева. – Ты стесняешься своей болезни, это скверно.
– Ненавижу, когда меня жалеют, – поджал губы мальчишка, стараясь не зареветь. – То не тронь, сюда не ходи…
– Это ты брось. Ты сам обязан быть осторожным. Ты же не хочешь сделать свою маму несчастной?
Такой поворот темы озадачил мальчика.
– Не хочу.
– Ну вот! Значит, конечно, нужно предупредить ребят, чтоб тебя не толкали и не задевали.
– Я больше не хочу быть фарфоровой вазой!
– Какой вазой? – не поняла Ленка.
– Учительница сказала, – не выдержав, уже в открытую плакал Лешка, – чтоб со мной, как с вазой фарфоровой. Меня потом дразнили.
– Лешечек, – Авдеева потрепала парнишку за вихры, – дураки тебя дразнили. Это же не навсегда. Мама ведь рассказывала тебе про новые лекарства?
– Рассказывала, – сказал он, вытирая глаза, – все-таки Женькин сын был сильным мальчиком. – Только у нас таких денег нет.
– Вот ты и заработаешь, – подытожила Ленка. – Но тебе для этого надо в детстве не помереть, понял?
– Понял. – Лешка уже улыбался – Авдеева ему явно нравилась, и ее разговоры вовсе не походили на обычные нотации.
– А потом, пока мама болеет, Машка будет только на тебя опираться, – серьезно добавила Ленка.
– Похоже, больше не на кого, – сопнул носом мальчишка, сразу как-то повзрослев.
– Ты не обижайся на отца, – спокойно сказала Авдеева. – Ему просто надо привыкнуть к ситуации.
– Постараюсь, – уже тоже спокойно ответил мальчик.
Когда Машка проснулась, Ленкина помощь действительно не понадобилась: братишка управился со всеми проблемами сам, вызвав искреннее уважение Авдеевой. Единственное, что ей не понравилось, – это когда он с ребенком на руках ходил по скользкому, забрызганному водой кафельному полу ванной. Авдеева и представить себе боялась, что будет, если Лешка, не дай бог, споткнется. Но ведь и из жизни его не выключишь?
Тем более что Машка в отличие от брата Ленку вообще не воспринимала, даже на руки не пошла. Подобрела, лишь когда та приступила к кормлению детеныша. Авдеева даже усмехнулась: путь к сердцу лежит через желудок не только у мужчин.