ОТРАВА С ПРИВКУСОМ ДЗЕН
Шрифт:
Женщина встает.
– Всем понятно, что это фальшивка, – брезгливо цедит она. – У вас навязчивая идея, Димочка. Вы силой заставила Андрея Гавриловича оклеветать и себя, и других. Зачем?
Лучше ей было этого не говорить. Лучше ей было не швырять в меня вопрос «зачем».
– Повернитесь, – прошу я.
– Что?
– Спиной ко мне.
Исполнено без возражений. Лишь плечами гневно передернула. «Навязчивая Идея»… Я подхожу сзади и обнимаю ее.
Время застывает.
Реакция
– Раздевайтесь, – говорю я ей. Она как будто не удивляется:
– Зачем?
Опять «зачем»!
– Вы не верите в «жучков»? Поищем вместе. Может, тогда и в диктофонную запись поверите.
– Отчего же, в «жучков» я готова поверить. А диктофонная запись все равно не для меня приготовлена. Какая разница, верю я в нее или нет?
– Вы, медики, – привожу я новый аргумент, – люди двойных стандартов. Вы с удовольствием осматриваете всех, кого пожелаете. «С удовольствием» – это ваше выражение, припоминаете? Так почему бы кому-то не осмотреть и вас? С тем же чувством.
– Не хочу, – отвечает она резко.
Ну что ж… Я принимаю решение. Я угрожающе распрямляюсь.
– Рассказать, что сейчас сделает смертник, взявший в заложники эту семью? Он посадит вашего мужа на диван. Рядом посадит вас. Вы оба – связанные и беспомощные. Потом он найдет нож, в лезвие которого вы, сударыня, глядитесь вместо зеркала… кстати, этот нож – не выдумка? Я не заметил у вас в доме ни одного обычного зеркала… хотя, неважно. Что потом? Я… то есть он, маньяк-смертник, разложит на ваших коленях вашего же единственного ребенка, чтобы вы наблюдали хирургическую операцию в деталях…
– Да хватит! – обрывает меня Идея Шакировна. – Что за книжные зверства… – неуверенной рукой она берется за пуговицы своей кофточки.
Она мне подчиняется!
– Леонид, ни в коем случае не снимай бак! – садит Щюрик из главного калибра. Слова взрываются, как снаряды. Он зажмуривается с таким ожесточением, что лицо его сворачивается в пространстве – словно пожирает само себя. Искусная компьютерная анимация.
Мальчик под баком что-то неслышно бормочет.
– Юбку тоже, – скучно напоминаю я. – И все остальное.
– Если вы дотронетесь до меня, – громко (для мужа?) предупреждает меня моя новая ученица, – то, боюсь, вам придется исполнить все свои угрозы. Боюсь, чувство брезгливости сильнее моего страха. Но ведь у… убивать нас всех… вряд ли ваша цель?
Что ты знаешь о моей цели, богиня, мысленно усмехаюсь я. Что ты знаешь о цепях, сковавших мучительный ряд наших перерождений? Истязала ли ты себя в поисках того Лучезарного кулака, которым разбиваются невидимые цепи?
Поэтому – разденься
– Догола, уважаемая Идея Шакировна, – укоризненно говорю я и, пока она устраняет недоделки, сообщаю классу: – Контрольная работа! Вспоминаем весь пройденный материал!
Увожу женщину в детскую комнату. По ходу дела зачитываю текст из записной книжки – вместо задания:
– Раз болезни и женщины существуют, надо ими переболеть. Идите к постелям больных и женщин. И те, и другие ищут лишь того, кто способен перенять их Карму…
Щюрик, оставшийся в спальне, издает звуки, мало похожие на человеческие.
Ида шагает впереди меня – каменная, восхитительно неестественная. Как часто я воображал это роскошное тело, которым так и не смог обладать! Вот сейчас – воспользоваться бы… Какая злая ирония. Организм мой необратимо отравлен. И кем? Ее же мужем… Первое, что любая интоксикация убивает в мужчине – это половую функцию. Так природа защищается от нездорового воспроизводства. Что же говорить о моем запредельном случае?
– Прикройся чем-нибудь, – разрешаю я, когда мы остаемся одни.
Она потрясена. Не верит своим ушам.
– И так тошнит, – поясняю я. – И без тебя.
Из кроватки выдернута простыня – взлетает под потолок и стремительно закручивается вокруг ожившей статуи, скрывая от глаз никчемные подробности. Все, конец эротическому эпизоду. Пронесшийся по комнате ветерок приносит некоторое облегчение.
– Неужели этот кошмар только из-за того, что я тебе не дала ? – осторожно начинает Ида.
Более убогого высказывания я не мог вообразить.
Моя Идея, сделанная из плоти и крови, вдруг оказывается маленькой и пустой, ненастоящей. А ведь я всегда произносил это могучее слово с прописной буквы…
– Когда-то я был уверен, что познать женщину своей мечты, это шаг к самосовершенствованию, – по возможности ровно отвечаю ей. – Но когда ты… не дала … я понял, что отказаться от тебя – куда б О льший шаг, настоящий рывок.
– Тогда зачем этот трагифарс? – она поправляет простыню на груди. Я отвожу взгляд. Не хватало еще, чтобы меня и вправду стошнило.
– Когда ты выбрала себе в мужья урода, я подумал, что ты тоже занимаешься познанием себя. Твой выбор – это был дзен такой глубины, до которой даже я в то время еще не доныривал.
– Дзен? – пользуется она сменой темы. – Это твоя философия?
– Ни в коем случае. Дзен – состояние, а философия – всего лишь наука. Ну, в общем, теперь это неважно… Ты любишь Барского?
– Любишь? – удивляется Ида. – Я – его. Безо всяких «любишь». Не так ты спрашиваешь.
– А как надо?