ОТРАВА С ПРИВКУСОМ ДЗЕН
Шрифт:
– Что же ты делаешь, дурак? – стучит руками об пол бывшая моя навязчивая Идея. – Димочка, умоляю вас, не верьте ему!
– Я тебе всегда завидовал, – говорит Щюрик. – Я – лысик, юродивый. А ты – вон каким супером стал.
– Может, ты не мог мне простить, что в ванной был не я? – подсказываю я ему. – Думал, я тебя подставил?
– И это тоже, – легко соглашается он. – Пусть.
– Ты думал, я послал тебя в ванную, а сам струсил. Но ведь, вспомни, я вообще предлагал никому туда не ходить, а шнур зажигания продеть под дверью. Плюс к тому – я же приказывал
– Ты прав, все так и было, – соглашается он.
Голос его трепещет. Вероятно, от стыда.
– Ты думал, что я виноват в провале испытаний, – помогаю я ему. – Взрыв – на моей совести, правда?
– С бензином – да, твоя была придумка, – говорит он с вызовом. – Мне бы никогда в голову не пришло – ракета на бензине.
– А пострадал почему-то ты один, – заканчиваю я его мысль. – Величайшая несправедливость.
– С того дня – всё у меня наперекосяк! – кричит Щюрик. – Зато у тебя – сплошное везенье!
Чувство удовлетворения переполняет меня. Я словно шар, наполненный водородом. Можно к полотку взмыть, но можно и сгореть, если кто-то чиркнет сдуру спичкой.
Я разрезаю ножницами бинты на его ногах. Я ослабляю натяг удавки, вытравив около метра шнура с крюка. Затем – усаживаю своего палача на диван и сажусь рядом, обняв его за плечи. Руки ему освобождать не рискую – не справлюсь с двоими, если они дружно взбесятся. Силы мои не те, нацеленность моя – уже не та…
– Ну отчего же всё наперекосяк, – возражаю я. – Такую жену сумел отхватить! Жил бы и радовался.
– Спасибо тебе за Русских, – вдруг говорит он. И плачет.
И я вдруг тоже пл А чу…
Откуда только слезы взялись в смертельно обезвоженном организме? Священные капли влаги орошают мои стекленеющие глаза. Ком в горле пропускает несколько всхлипываний. Какое блаженство, какой подарок – перед самым Уходом. Мы сидим, сцепившись телами, как сиамские близнецы, и плачем – каждый о своем…
«Спасибо за Русских…»
Ради этих слов стоило сделать все, что я сделал!
– Твоя Идея, хоть и пишется с прописной буквы, готова осчастливить не только философов, – бросаю я в воздух жестокие слова.
– Я знаю, Дим А с, знаю. А у тебя какая идея? Дзен?
– Дзен – не идея. Это состояние души. Это отрицание всего и одновременно утверждение всего.
– Запомню. Спасибо тебе, Дим А с.
– Откуда у тебя брали кожу для пластической операции? – спрашиваю его, как брата. – Почему не с задницы?
– С поясницы, – легко и естественно отвечает он. – И еще с боков, где ребра. Задница у меня тогда в прыщах была, да и родители почему-то воспротивились.
– А конфету как ты исхитрился изготовить?
– Конфета – ерунда, – дергает он плечом, словно отмахивается от глупого вопроса. – Я же из семьи врачей, если помнишь… Да и с женой ума поднабрался, она ведь тоже… из этих… Я очень виноват перед тобой, Дим А с.
– Не надо, Щюр. Ей-богу, не надо, я же тебя простил. Ты – всего лишь орудие, рукоять которого так далека от наконечника, что вообразить это расстояние страшно.
– А ведь я наврал тебе, – усмехается он, ворочая затекшей шеей. – Помнишь, когда сказал, что раньше ты не был подлецом? Ох, каким же подлецом ты был, Дим А с… Мне рассказывали, как один твой коллега, учитель истории, попросил тебя отредактировать новый, еще не изданный учебник истории, который он сам написал. Дал тебе рукопись строго конфиденциально и даже деньги за работу готов был заплатить. Ну, и что в результате вышло?
А что такого вышло, с трудом припоминаю я. Тот бойкий карьерист, если не ошибаюсь, в главе о Древнем Китае позволил себе выставить императора Ву в недостойном, карикатурном виде. Вдобавок он не отразил влияния чань-буддизма и шаолиньских монастырей на культуру народов Китая да и всего Дальнего Востока. Возмутительный непрофессионализм. Делом моей чести было уведомить об этом казусе вышестоящих товарищей…
– …Ты ведь не просто переправил рукопись в ГорОНО и сделал это не то что без разрешения, даже без уведомления автора! – продолжает Щюрик, увлекаясь. – Ты ведь дал ее почитать именно тому чиновнику, который, как ты достоверно знал, был личным врагом твоего историка. Славная получилась интрига.
– Зато всякие глупости в печать не попали, – не могу я не возразить.
– Человека пинком под зад на очередной аттестации… Ты совершаешь подлости, Дим А с, в полной уверенности, что сражаешься за правду.
О чем он, удивляюсь я. О себе, о своей ситуации? К чему была эта притча – этот, с позволенья сказать, коан?
– Моралист Барский, – морщусь я. – Думаешь, не знаю, как ты звал меня «шибздиком»? За глаза, конечно. Я это знаю и совершенно по этому поводу не волнуюсь, как не волнуюсь, например, когда соседский таракан приползает ко мне в гости. Я просто снимаю с ноги тапок…
А ведь он о том, догадываюсь я, что, по его мнению, кое у кого полностью атрофировалось чувство вины. Не будем тыкать пальцем, у кого… Вот это да! Тайная ненависть ко мне, которую Барский столько лет вынашивал в уродливом сердце, оказывается, приняла не только форму отравленной конфеты, но и расплющила его здравый смысл. Оно и понятно, должен же он как-то оправдать свой поступок? Вот скрытый комплекс и подсказывает: Клочков – подлец, Клочков не способен увидеть содеянного им зла.
Плевать. Оставим в покое психоанализ, оставим в покое проблему относительности зла и добра.
Как же их всех жаль! Как же не хочется лишать этих трех существ той единственной вещи, которую они еще не потеряли – их собственной Реальности. Щюрик Барский, его жена Ида, их ребенок Леонид…
Но!
Сказать мне, что я – без чувства вины? Да жил ли я хоть одну минуту без этого чувства?! Без этой воронки, которая утащила мой разум на самое дно Мудрости. И за что бы, спрашивается, Мiр так страшно казнил меня, будь я невинен?