ОТРАВА С ПРИВКУСОМ ДЗЕН
Шрифт:
– Надо: «Ты чья?»
Мне весело от ее наивности. Иллюзии относительно госпожи Барской и без того уже рассыпались в труху, но я все же достаю драгоценную книжку, открываю нужный текст:
«То, что кажется твоим – не твое, то, что кажется не твоим – ничье. Какие могут быть претензии у человека на атом золота? Почему же он претендует на личное обладание сотнями миллиардов подобных атомов?»
– Смешно. Кто это сказал?
– Неважно. Последний вопрос: почему именно Щюрик? Ей-богу, до сих пор не
– Тебе правду?
Правду ли мне? Ох… А для чего еще я принес и принял столько страшных жертв, как не ради этого простого слова?
И женщина открывает мне правду. У Щюрика, ты не поверишь, феноменально волосатый глютеус! Весь целиком, как у зверя… Глютеус? Ну, это… зад по-русски. И не только зад! Абсолютно безволосая голова декомпенсирована растительностью в других, интимных местах. Медсестра со стажем, она никогда в жизни такого не видела. Тем он и взял ее – раз и навсегда… Будущие супруги познакомились, когда Щюрик попал в инфекционное отделение – с тяжелым гриппом. Была эпидемия. Всем поступающим автоматически пенициллин вводить начинали, чтобы осложнений не было. «Куда здесь колоть-то?» – растерялась молоденькая медсестра Ида, увидев редкостную попу нового пациента… Все отделение приходило полюбоваться на диковину. Простой врач-инфекционист Андрей Гаврилович Русских, который в то время еще не стал профессором и не взял под себя отделение гинекологии, – и даже лечащим врачом Щюрика не был, – тоже приходил, расспрашивал… Вот какая она бывает, правда.
Сильная женщина, ставшая чьим-то атомом – из-за секундного помешательства. Порочный врач, любящий чудеса и диковины… Сочетается ли все это?
Лихорадка охватывает меня. Пробой в мозгах. «Озарение», как выражаются психиатры, «инсайт», как пишут некоторые писатели, вставляя через страницу смачное словечко. Получил ли я правду? Похоже, что да. Вот только…
«Я – не то», – постоянный ответ Во Го на мои вопросы «Кто вы?». Хороший урок тем, кому подавай точные ответы.
Я искал состояние, а мне подсунули философию. Туфту.
– Почему у Щюрика попа волосатая, если ему делали пересадку кожи? – спрашиваю я по инерции. – Откуда лоскуты брали?
– Не знаю, не любопытная.
Я осматриваю комнату. Компьютер по-прежнему работает. На экране висит застывшая картинка: заяц в белом халате насадил на свой гигантский шприц монстроподобного микроба. Никуда от медицины не спрятаться, что за проклятье такое?
– Тогда залезай на кровать.
– На какую?
– На детскую, – показываю я. – Других здесь нет.
Женщина в легком ступоре. Я помогаю ей решиться: беру бесцеремонно под мышки и заталкиваю, куда сказано.
– И что теперь? – осведомляется она, великолепно подбоченясь. – Мне опять раздеться?
– У трупа нет эрекции, – говорю я. – Прыгай на кровати сама.
– Прыгать?
– Порхай, как бабочка. Ведь любишь бабочек, да? И кричи от нестерпимого счастья.
Что-то есть в моем голосе, что помогает ей понять – беседы по душам закончились. Навсегда. Искры страха мелькают в ее больших глазах – впервые за это утро.
– Что кричать?
– «Да! Да! Да!» Или – «Нет! Нет! Нет!» «Еще, еще, еще!», «Дима, Дима, Дима!» На твой вкус, выбирай.
– Димочка, пожалуйста… – лепечет она.
– Пры-гай, – говорю я ей. – Кри-чи, – приказываю я. – Не испытывай судьбу, Идея Шакировна.
Она покорно изображает страсть, не жалея ни детской кровати, ни голосовых связок. Я отворачиваюсь, чтобы не мешать этому интимному процессу. Я бы подкричал ей, да голова разламывается, мышцы лица чудят и поперхивание совсем жизни лишило. В паузе, переводя дыхание, она измученно спрашивает:
– Зачем ты это придумал?
– Сказано же, – отвечаю, – контрольная работа.
– Для кого?
– Для твоего мужа, конечно.
И наконец Идея Шакировна понимает.
– Ты чудовище! – успевает завопить она, прежде чем я зажимаю ей рот рукой, однако это помогает не вполне; она брыкается, она глухо воет в мою широкую ладонь: «Он же там… Он же там сейчас…», и я вынужден прекратить урок. Тащу женщину обратно в спальню – она держится за свою простыню так, словно в этой тряпочке – единственное ее спасение.
– Лысик, лысик, между нами ничего не было! – вопит она, умудрившись укусить меня за руку. Я даю ей пощечину, однако она не унимается: – Не надо, лысик! Подожди, он разыграл тебя!
Щюрик стоит, как стоял. Ничего не изменилось в его позе, в его опасной, чреватой многими сюрпризами позе. Я искренне изумлен:
– Так ты не повесился?
Счастливая жена кидается к мужу, но я срубаю ее порыв одним рефлекторным движением. Сюто-учи, удар ребром ладони. Она катится куда-то… я не смотрю.
– Не повесился! – радуюсь я. – Ну, молодец… Слушай, я был уверен, что ты не выдержишь. Это же так просто – дернул ножкой, и конец унижениям.
– Он тебя разыграл… – доносятся стоны откуда-то сбоку.
Щюрик молчит и смотрит на меня. Мне в глаза – без промаха. Давно он не смотрел мне в глаза, мой бывший одноклассник, в виновности которого я неожиданно начал сомневаться.
Я не отвожу взгляд. Позади меня – моя смерть. Впереди – Первопричина, которую я должен узнать, первое звено цепи, которое я должен найти и разбить… Ладно, пусть он победит, думаю я и отворачиваюсь. В этом поступке – тоже моя победа…
– От желания обладать ты пришел к познанию желания обладать, которое, будучи направлено на конкретный предмет Реальности, – я показываю на барахтающуюся в простыне Идею Шакировну, – дает истинное знание об этом предмете. А именно – непричастность его к тебе.
– Сам придумал? – выплевывает «лысик». – Или твой виртуальный Вого?
…Что дает возможность признать разрушенным то или иное звено цепи Кармы? – писал Во Го. – Анализ собственной памяти.