Отрави меня вечностью
Шрифт:
— Правда? А как?
— Плохое питание делает её хуже. Кровь престаёт быть насыщенной, иногда становится излишне вязкой. Так же влияют на неё и долгие страдания.
— Страдания? Тогда я постараюсь всегда быть весёлой, — Герти хихикнула, но Ларс почему-то не оценил шутки.
В целом у Герти всё получалось. Она быстро выучивала новые термины и названия химических элементов, всё меньше переспрашивала. Но когда Ларс её хвалил, это было так непривычно, что щёки её заливались румянцем.
По дороге в лабораторию она испытывала
Правда, около месяца назад Ларс покинул замок. Без предупреждения. Просто запер свой кабинет и не пришёл назначенное время. Вилма повторяла, что так частенько бывает, но Герти всё равно беспокоилась и ждала его.
«И вот, он вернулся,» — щеки девушки сами собой растянулись в улыбке.
Вампир взболтал пробирку, понаблюдал ещё немного за круговоротом красно-бурой жидкости и вернул сосуд в подставку:
— Посмотрим на реакцию через полчаса.
Сердце Герти забилось сильнее, и в конце предложения буквы пошли вкривь и вкось.
«Но чем меньше времени он смотрит в пробирки, тем больше внимания достаётся мне. То есть, разумеется, моему образованию… Конечно, если с реагентом ничего не произойдёт, Ларс несколько расстроится. Зато…» — она мечтательно вздохнула и поёрзала на стуле.
— Расскажете про антов? — слушать Ларса было гораздо интереснее, чем описывать опыты и заучивать танский словарь.
Язык Тана не был особенно популярен в Рёссене. Гораздо чаще детей учили франкскому, ибо граница с этим государством была более протяжённой. Но Ларс утверждал, что Тан — потомок древней романской культуры. И если Герти сумеет выучить их язык, то сможет понимать больше половины древних книг и свитков. Читать античных учёных и философов Герти хотела. Но новый язык продвигался так медленно…
— Что именно? Про войны великих полководцев? Или продолжим знакомство с известнейшими императорами?
— Про их богов, — Герти вернула перо в чернильницу и посыпала свежие записи в журнале мельчайшим песком.
— Богов… Твой интерес понятен, — взгляд Ларса блуждал по корешкам книг на полках. — Истории про них больше похожи на сказки. Но что тебе до древних теосов? Ведь ты воспитана на вере в две пары высших сущностей.
— О, их историю все знают, — Герти подняла глаза к потолку. — В начале времён хаос разделился на Свет и Тьму, и в каждой из них возникли две пары духов — женские и мужские. Они росли и зрели разумом. Потом решили установить порядок и создали наш мир. А после поженились. — Герти сдула песок и с хлопком закрыла журнал. — С тех пор мы празднуем два Сочетания. И с Тёмного начинаем отсчитывать год, поскольку именно Хозяевам Мрака ведомо таинство рождения. А вот у антских богов… всё, как у людей. Интриги, тайны, споры. — Она сидела за столом, а так хотелось оказаться у книжных полок рядом с Ларсом.
— Жадность и страх — единственные движущие
— Лишь две? А как же любовь? — она ждала, когда он обернётся, чтобы поймать малейшие изменения в его лице.
«Неужели он и правда не способен на чувства?»
— Любовь — та же жадность. — Ларс повернулся в профиль, склонившись над книгой, которую перелистывал.
«И бровью не повёл».
— Поэты говорят иначе, — Герти почувствовала, как щёки её порозовели, — и славят подвиги и жертвы во имя вечной любви.
«Ну правда! Если в книгах любовь, то обязательно вечная».
Вампир оторвался от созерцания пергаментных страниц:
— Ты хочешь поговорить о любви людей? Или вампиров? Это разные по длительности и значению чувства.
— А вы любили? — Герти сама не ожидала, что спросит.
От холодного пронизывающего взгляда вампира захотелось сжаться.
— Любил. И был любимым. Потому с уверенностью утверждаю: любовь — это лишь жажда обладания.
«Любил…» — эта мысль о дамах его сердца неожиданно царапнула, хотя Герти прекрасно осознавала, что за 10 веков у древнего вампира женщин было больше, чем книг и свитков во всех библиотеках замка.
— И всё же… когда влюбляешься, хочется сделать для любимого всё на свете! Пойти на любые условия, жить как… как моя мама… Сейчас я отчётливо понимаю, что она очень… любила отца.
— А ты?
— Мне, наверное, не повезло. В отличие от вас… Столько лет… столько шансов встретить любимую… Простите за бестактность, но это так странно… Я до сих пор не могу представить, какого это — жить 1000 лет…
— Не представляй, — в секунду он оказался рядом и заглянул в её глаза.
У Герти от неожиданности сбилось дыхание. От Ларса тонко пахло смолами и горькими цветами.
— Мне важно, чтобы ты сохраняла холодный рассудок. Не заставляй меня думать, что зря искал это десятками лет, — Ларс подцепил холодным пальцем шнурок, который уходил внутрь выреза платья.
«Глаза у него холодные… такого цвета… льдистого».
— Запомни: я — чудовище. И знаешь, я голоден. А ты, кажется, готова меня угостить, — он медленно положил свою книгу на стол.
Дыхание Герти стало глубоким и частым. Она знала, что следует говорить в таком случае, но голос подвёл, и она выдавила из себя еле слышно:
— Я согласна, мастер Ларс… дать вам… свою кровь.
Вампир перехватил её тонкое запястье и потянул ткань широкого рукава наверх.
— Не стоит бояться.
— Я и не боюсь, — соврала Гертруда, хотя тряслась, как осиновый лист.
— Вот и славно. Больно не будет.
Герти зажмурилась, ноги подкашивались. Она почувствовала, как его холодные губы впились в вены на сгибе руки. Шершавый язык лизнул кожу, и этот её участок будто остыл и онемел.
Когда Герти осмелилась открыть глаза, всё было кончено.