Отравители из Тиссо

— Было время, когда мы кормили рыбу и рыба кормила нас. Женщины готовили из тутового шелкопряда и рисовых отрубей подкормку, мужчины отвозили ее в море. Приходила пора лова, и лодки возвращались, полные кефали, сельди, морского окуня, крабов, креветок.

Фудзиэ Сакамото говорит размеренно и тихо, и речь рыбачки словно шелест дождя, мелко сыплющегося на черепичную крышу.

— Видели вы когда-нибудь креветок, вытащенных сетью? Они как распустившаяся сакура. Красота-то какая… Красота и вдруг… смерть. Мою дочь Ми убили креветки. Убили.

Женщина

будто окаменела. Живут только пальцы, потемневшие и потрескавшиеся, но все еще сильные, какими были тогда, когда крепко сжимали весла или трос, которым тянут сеть. Пальцы быстро перебирают грубо выстроченный край кимоно — чувствуется, что они не забыли тугую неподатливость толстых нейлоновых нитей, сплетенных в сеть.

— Раньше лодки везли столько окуня, что казалось, к берегу двигались золотые трепещущие горы. Помню, как я маленькой девочкой любила встречать рыбаков на берегу."Смотрите, к нам едет «Дайкоку», — кричала я. «Дайкоку» — бог удачи и богатства —, и впрямь частенько наведывался к нам… На берегу кто дул в большие пустые раковины, кто плясал под эту музыку. Тарелки со свежей и жареной рыбой так тесно занимали в доме пол, что ни сесть, ни ступить негде. Была рыба, был и праздник. Ми уже не увидит этого. Шевелящиеся в сетях креветки как призраки, вышедшие из могил..

Фудзиэ Сакамото смолкает. Она неотрывно смотрит в широкий проем, образованный раздвинутыми сёдзи — тонкими деревянными стенками, из которых складывается японский дом. Пустынный берег. Безлюдная улочка, ведущая к нему. И тишина, от которой в сердце закрадывается холод. Женщина с усилием отрывает взгляд от берега, где ей, наверное, видится празднество, и снова льется голос, похожий на шелест дождя.

— Потом рыбы в заливе стало меньше. Праздник приходил в дома только тех рыбаков, кто лучше других знал, где искать косяки, и кому особенно везло. В их домах ели рыбы вдосталь…

А если с кем в доме случалась болезнь, как у моих Ми и Синобу, рыбаки выбирали из корзин с уловом самых жирных окуней и самых больших креветок и говорили: «Больные должны получать лучшую пищу, что мы в состоянии добыть». Знать бы тогда, что креветки — это призраки из могил…

Синобу слушает мать и искривленными негнущимися руками пытается погладить кошку, взобравшуюся к ней на колени. Из-под низкой челки глядят нечеловеческие глаза — мир боли и горя. Внезапно крупная дрожь сотрясает тело девушки. Она стонет, хрипит. Неистовая сила крутит, выламывает тело и оставляет в покое так же неожиданно, как и схватывает. Привычным движением мать вытирает платком слюну с губ и подбородка дочери. Синобу еще жива, но матери она представляется призраком, креветкой, шевелящейся в сетях.

— Синобу, скажи что-нибудь.

— Я хочу сказать…

— Что?

— Мне одиноко… Правда. Правда. Правда… Подружек нет. Я плачу. Никто не дружит… не дружит со мной.

— Помнишь, как ты гуляла, когда была маленькой?

— Да… Помню. Тогда я гуляла. Теперь ползаю. Ползаю. Ползаю..

— А дедушку ты помнишь?

— Да… Помню. Он хороший. Играл… играл со мной. Он умер. «Болезнь минамата».. И сестра Ми умерла. Я плачу. Плачу. Плачу. Я хочу… умереть. Тоже умереть..

— Умереть?

— Страшно… Мне страшно. Что будет со мной… со мной, когда не станет отца с матерью. С матерью… Я хочу, чтобы все… все остались. Все… Мы — люди. Люди. Люди…

— Тебя не обижают мои вопросы?

— Нет. Приезжайте… Приезжайте еще раз. Здесь всем грустно. Грустно. Грустно. Всем…

— Ты хочешь, чтобы люди узнали о тебе?

— Да…

— Для этого ты и ездила в Стокгольм? Тебя там поняли?

— Да. Мама плакала. Я тоже. Тоже. Ехать не хотела. Но потом… поехала. Ради людей.

— Ты получила от «Тиссо» деньги. Что думаешь об этом?

— Деньги. Деньги. Но ничего не изменилось. Не изменилось. Болезнь осталась. Я хочу умереть… Умереть и родиться снова. Родиться такой, как все. Как все люди. Хочу, чтобы бог… бог дал мне язык, руки, ноги. Как у людей. Чтобы вернули мне язык… Всем расскажите. Всем.

— Поэтому ты и разрешила записать твой голос?

— Да. Хочу, чтобы все… все услышали эту пленку. Все…

… В июне 1972 года в Стокгольме собралась по инициативе ООН международная конференция по проблемам окружающей человека среды. Неподалеку от зала, где делегации 113 стран вырабатывали декларацию, в которой призвали мир не превращать научно-техническую революцию в средство уничтожения природы и следовательно, человека, проходил другой форум — не официальный, но не менее значимый. В нем участвовали те, кто активно вы ступает за использование достижений науки в интересах прогресса, а не алчности, во имя всеобщего достатка и морального совершенства, а не извлечения максимальной прибыли. Среди участии ков «Народного форума в защиту окружающей среды» находилась Синобу Сакамото.

Синобу не может долго и громко говорить. О судьбе Синобу рассказала форуму мать, Фудзиэ Сакамото. В глубоком молчании несколько сот человек слушали горькую повесть и смотрели н; ломкую фигурку девушки в белой блузке с надписью на груди: «Поднимите голос во спасение человечества!», смотрели на руки девушки, походившие на иссохшие ветви старого дерева, на пальцы, однажды и навсегда сжавшиеся в спазме. Когда судороги охватывали тело Синобу, в зале прекращался даже шорох. Глазами, полными сострадания и ужаса, смотрели люди, как мать, прерван рассказ, обтирала платком лицо дочери.

— За три недели до рождения Синобу моя старшая дочь Маюми, мы ее звали просто Ми, почувствовала, что ей трудно ходить. Маюми было три года. 20 июля 1956 года родилась Синобу, а 21 июля Маюми поместили в больницу. — Фудзиэ Сакамото говорила, как всегда, ровно, не повышая голоса, но каждое ее слово набатно раздавалось в безмолвии зала. — Маюми сначала ослепла, потом перестала глотать, и у нее начались конвульсии. Живой она домой не вернулась. Мы похоронили Маюми, а я думала, что взамен одной жизни небо дало другую, оно даровало нам Синобу. Мне казалось, что я родила здоровенькую девочку.

В этот момент Синобу забилась в судорогах. Мать прижала ее к себе, не позволяя упасть. Когда Синобу задышала ровно, Фудзиэ Сакамото заговорила снова:

— Прошло время, и у Синобу открылась та же болезнь, что и у Маюми. Теперь мы знаем: Синобу отравлена еще в моем чреве.

— В голосе Фудзиэ Сакамото впервые обозначилась пронзительная нота. — Ведь я, как и все жители поселка Минамата, ела рыбу, выловленную в заливе, куда завод корпорации «Тиссо» спускал отходы производства. Они содержали ртуть.