Отражение глаз твоих (Ралион 7)
Шрифт:
Возможно, это был какой-нибудь домовой. Или в кого там верили здешние жители? Сама она не помнила своего детства, но, обходя нехитрый двор, время от времени замечала, что оставляет - видимо, в моменты своего беспамятства - разнообразные мелкие подношения. Кому? Неизвестно. Кусочки сухарей с блюдечком воды. Немного каши. И так далее...
И кто-то подчищал всё оставленное, до последней крупинки. Крысы? Вполне возможно... Или кто-то из безвредной нечисти, которую полагалось всячески ублажать?
Сегодня она впервые не оставила нигде
* * *
Чем занять себя человеку, запертому метелью в четырёх стенах дома?
Чудо, что в сарае нашлось достаточно дров и угля, чтобы как-то пережить время холодов.
Чудо, что оставшихся скудных запасов хватит, чтобы увидеть новую весну.
Чудо, что банды мародёров и тех несчастных существ, за которыми охотятся отряды объединённой армии, не обращают внимания на эту деревеньку и единственный обитаемый дом.
Но продолжать надеяться на чудеса - значит, испытывать терпение богов. Кроме того, никому не известно, что ждёт её впереди. Так что пора пытаться самой вмешаться в то, что происходит. Чудеса ещё могут пригодиться.
...Она сидела и, чтобы хоть чем-то занять себя, чинила вытертую до блеска во многих местах, старенькую шубу. Бесполезное занятие, но сидеть у тихо потрескивающего огня, вслушиваясь в жалобный стон ветра и шорох в погребе - занятие не менее бесполезное. И гораздо быстрее привело бы её к безумию. А человек, которому доводилось быть на волосок от смерти, не торопится увидеть её вновь...
Непонятный взгляд не оставлял её в покое уже третий день. Она прилежно оставляла скромные подношения - которые исчезали самое большее спустя полчаса - но избавиться от неприятного ощущения не удавлось.
Кроме того, были сны.
Несколько месяцев - или лет?
– назад лишь во сне она ощущала себя живой и настоящей. Сны более походили на настоящий мир, нежели дымящиеся руины, останки людей и чего-то такого, что вызывало ужас и после смерти, мёртвые леса и отравленные озёра... Война никогда не бывает справедливой - как всякое потрясение, она поднимает со дна жизни огромную волну нечисти. И неизвестно, что страшнее - те битвы, о которых позднее слагают легенды или те, о которых предпочитают никогда не вспоминать...
Во снах не было ни войны, ни огня, ни грязи.
А теперь, вот уже третью ночь, приходили видения каменного мешка, душной комнаты, заставленной огромными котлами и чанами, из которых поднимался едкий дым... И останки человека - судя по всему, съеденного заживо - посреди этой жуткой картины... Несколько раз она просыпалась от собственного крика. Приходил новый сон, и оживало всё то же жуткое видение...
Оно преследовало её и наяву. Сидеть над шубой с иголкой в руках помогало хоть как-то избавиться от наваждения.
Было и ещё одно - отчасти приятное - явление. Память перестала проваливаться в небытие, стоило ей в очередной раз разомкнуть веки утром.
...Она обнаружила, что сидит, довольно давно, и прислушивается к звукам из погреба.
Тихо. Никто не шуршит, ничьи резцы не обрабатывают неподатливое дерево. Никто не попискивает, утверждая свои права на пищу, на территорию, на что бы то ни было... Тишина.
Спокойствие это было оглушительным. Страшным. Женщина отложила в сторону шубу и на цыпочках подошла к массивной крышке.
Прислушалась.
Чьё-то едва заметное дыхание или всего лишь свист ветра?
Осторожные мягкие шаги или игра воображения?
В руке у неё была кочерга - единственный предмет, показавшийся подходящим оружием. Единственный нож, который удалось отыскать и кое-как заточить, был очень тонким.
Сосчитав до десяти, она перевела дыхание и рывком откинула крышку.
Ничего не случилось. Разве что затихли последние звуки, доносившиеся оттуда... или же она попросту пришла в себя.
– Я знаю, что ты там, - произнесла она громко, чувствуя себя невероятно глупо.
– Хватит прятаться. Выходи!..
Удары собственного сердца звучали так громко, что она боялась оглохнуть.
Когда чья-то нога опустилась на скрытую во мгле ступеньку, она едва не выронила кочергу. А крик... от страха горло её словно сжало стальным обручем.
Когда две руки легли на верх лестницы, она обрела способность спокойно дышать и рассуждать.
Руки были такими же хрупкими и тонкими, как и её собственные...
Дайнор, 1242 Д.
Светлейший возник в дверном проёме неожиданно. Он выглядел как-то странно. Теммокан недоумённо смотрел в тёмно-карие глаза своего начальника и осторожно вернул на место очередной шарик, что только что извлёк из "гнезда" - контейнера, в который входило две сотни "зрячих камней".
– Оставь это всё и быстро за мной, - велел он и, кивнув куда-то себе за спину, повернулся (с мягким шорохом, что всегда сопровождал его) и быстрым шагом удалился.
Теммокана всё ещё задевало то, что Светлейший полагал свои указания само собой обязательными к исполнению. В пределах Хранилища он был всемогущ (или, по крайней мере, так думал). Взывать к нему, пытаться убеждать - всё это было бесполезно. И, как это ни странно, никто никогда не возмущался. Ни за глаза, ни открыто.
Навигатор не вполне ещё пришёл в себя после той "ряби на небе" и мысли его были поглощены совсем иным. Фигура на берегу озера не давала ему покоя.
Как же это могло произойти?
...Они спустились по трём винтовым лестнциам, Светлейший лично отвер своим "универсальным" ключом три массивных металлических двери (исключающих вякую возможность пройти сквозь них, припомнил навигатор) и, остановившись на пороге одного из хранилищ (Теммокан расширенными глазами обвёл уходящие во мрак стены - и "гнёзда", "гнёзда", "гнёзда". Похоже на птичью колонию, подумал Теммокан неожиданно и едва не рассмеялся, представив, кто мог бы снести подобные "яйца".