Отражение тени

Белый Алексей

Я налила воды в стакан и дала ей попить, потом открыла кухонный подвесной шкаф, где абсолютно все хранят лекарства, увидев там настой Валерьяны я, накапала ей приличную дозу в рюмку, взятую со стола, и дала выпить.

Мы олухи, почему я не читала личные дела, которые мне выслали, я унижала себя в голове, так как могла и даже хуже.

– Извините, но когда Люба пропала? – опять задала вопрос я.

Лина посмотрела на меня и сказала: – Вы точно не его жена, в ваших глазах, огонь, охота, азарт, вы гонитесь за добычей, как львица на охоте.

–Лина,

когда пропала Люба! – крикнула я, чем напугала и Лину и Семенова.

– Десять лет назад, вчера вспоминали с подругой, она вновь разрыдалась. Семенов не выдержал и, схватив меня за плечи, вытолкал в другую комнату.

– Может ты и гений, но какого хрена ты творишь! – сквозь зубы прошипел он, крепко держа меня за плечи.

– Молодой человек, во-первых, мне больно от ваших объятий, а во-вторых, я делаю за вас вашу работу! – закричала на него я. Семенов отпустил руки, но не отошел.

– Что ты поняла, я вижу в твоих глазах, что ты многое узнала! – уже Семенов кричал на меня.

– Мы конченные дебилы, раз не вчитываемся в документы, Люба и была первой, похищенной, идиот! – тихо ответила я.

После нашей разборки мы вернулись к Лине, которая спросила все ли у нас нормально.

Мы заварили растворимый кофе, и я осторожно спросила: – Лина, а был ли человек, в вашей жизни которого вы оскорбляли, унижали, или может быть случайно, обидели?

Ее лицо сразу напряглось и подернулось румянцем, она сказало, что не припомнит такого, она со всеми дружила и вообще старалась быть милой. Мне сразу стало понятно, что она лжет.

Семенов купился на ее ложь, но он не видит, то, что вижу в людях я и сидел немного расстроенный и уставший.

Я спросила разрешения покурить, и Лина любезно разрешила мне это сделать. Я выкурила одну сигарету и сразу зажгла другую. В моей сумочке в пластиковом контейнере лежали сигареты с опиумом, для гипноза, и у меня даже было разрешение на их использование в медицинской практике. Сейчас именно их я и использовала. Семенов заснул, а Лина входила в транс. От моего монотонного рассказа о своем детстве, низким голосом я, создавая низкие частоты, которые сильно воздействуют на подсознание. Схватив полотенце со стола, я накинула его на лицо Лины и закричала: – Лина, тебе десять лет, кого ты ненавидишь!

– Опять этот урод идет к нам, его мальчишки к себе не берут, он все к нам лезет, давайте в него камни кидать! – говорила Лина странным голосом похожим на детский. Семенов проснулся и опьяневшими глазами смотрел на меня и Лину с полотенцем на лице.

– Лина, как зовут этого мальчишку? – спросила я ее.

– Его не зовут, он просто урод! – ответила она.

Я снова закричала: – Лина тебе двенадцать лет, кого ты ненавидишь?

– Этот ублюдок, опять зашел в наш двор, он противный как гавно со своим мерзким лицом! – опять изменившимся голосом говорила Лина.

– Лина, как зовут этого мальчика? – спросила ее я.

– Ублюдок из пятого «Г» – ответила она.

У меня уже болели связки от крика, но я продолжала: – Лина, тебе четырнадцать

лет, кого ты ненавидишь?

– Эта мразь, из «Г» класса начала клеится к моей знакомой. Я ей разбила лицо, и сказала, что с этим евреем Абслером, она не будет встречаться никогда – рассказывала она, каждый раз меняя голос.

Я продолжала кричать: – Лина, тебе двадцать один год, ты ненавидишь Абслера?

– Я готова сжечь этого Моисея Абслера, как он выжил, мы же должны были убить его, когда избивали всей компанией, я же видела что он сдох – со злостью ответила она.

– Лина, тебе тридцать лет, ты ненавидишь Моисея Абслера? – крикнула я и поперхнулась от боли в связках.

– Я сожалею, что была такой стервой и всю жизнь травила человека, мне стыдно, очень стыдно, за это я буду гореть в аду, почему меня раньше не водили в церковь! – теперь ууже кричала Лина, своим голосом.

– Лина, что ты знаешь о Моисее Абслере? – задала я последний вопрос, так как время на заведенном таймере подходило к концу, нарушение этого времени, может сломать сознание человека находящегося в гипнотическом сне.

– После того как мы его избили до полу смерти, родители его увезли отсюда и по слухам сменили фамилию, дальше я не интересовалась его судьбой, но если бы он появился, я считаю, что я должна перед ним извиниться и знаю, что такое, что делала я, бог не прощает. Я молюсь каждый день, за свою дочь и Моисея – заплакала она даже под полотенцем.

– Твое раскаяние, возможно, вернет тебе дочь! – сказала я и, закурив обычную сигарету, сдернула полотенце, бросив его под стол.

Семенов ошалевшими глазами смотрел на меня, как на ведьму. Приложив протез к своим губам, я показала ему, чтобы он молчал.

– Я так спать хочу, и голова болит, вы меня извините, мне скоро на работу – сказала Лина.

– Да не беспокойтесь вы, мой муж выпишет вам повестку, что вы были заняты, помогая следствию, и весь день можете сегодня отдыхать – я посмотрела на Семенова. Он достал повестки и заполнил ее с пребывания у следователя с семи утра до семи вечера.

Мы вышли на улицу, я закурила и пошла к машине Семенова, где лежал мой абсент. Несуществующая рука горела пламенем, и мне срочно нужен был мой алкоголь, терпеть было практически невозможно.

Семенов догнал меня, после того как выписал повестку и сделал отметки о пребывании.

– Мало того, что ты сука, так ты еще и ведьма! – произнес он, смотря на меня пьющую из горла абсент большими глотками.

– У бриллианта, очень много, идеальных граней – ответила я, и встала перед передней дверью его машины, показывая рукой, что хочу сесть.

Он в бешенстве прыгнул на свое сиденье и, выжав газ до упора, отъехал назад на десять метров. Я продолжала стоять, как и стояла, только теперь к нему спиной. Машина, прокручивая всеми четырьмя колесами и рыча на полном ходу, подлетела на тоже место, где была раньше, и встала, как вкопанная. Семенов вышел, спокойно открыл дверцу и, подав руку, также спокойно сел обратно за руль.