Шрифт:
Глава 1
Мария-Элена Домбрийская
– Ваша светлость, вам письмо!
Мария-Элена разогнулась от грядки, вытерла пот локтем и принялась отряхивать ладони.
Да, вот так вот.
Монастырское воспитание – строгое и никому поблажек не делает. Будь ты хоть трижды урожденная Домбрийская, а изволь работать наравне со всеми. И в лазарет ходить, и язвы больным промывать, и на коленях стоять, и вышивать, и книги переписывать…
Много чему учатся девушки в обители святой Эрталы Никийской и выходят отсюда замечательными женами и матерями, умеющими
Молоденькая послушница, которая держала письмо, смотрела на девушку, словно щенок. Большие карие глаза, беззащитное выражение… Мария уже знала про нее все возможное.
Сирота, осталась без родителей в эпидемию холеры, попала в трактир прислужницей, там ее и изнасиловали. Бедняжка утопиться хотела, когда поняла, что беременна, но не дали добрые люди. Вытащили, надавали оплеух и привели в обитель.
Сейчас она месяце так на третьем. Родит, отдаст ребенка на воспитание, а потом останется при монастыре. Здесь матушка-настоятельница хоть и строга, но кусок хлеба найдет, да и рабочие руки всегда в чести.
– Благодарю.
Письмо перешло из одной руки в другую. Послушница вежливо отвернулась, чтобы не мешать герцогессе. Мария-Элена распечатала его и быстро побежала глазами по ровным строчкам.
Впрочем, хватило ее ненадолго.
Уже через пару минут молоденькая послушница услышала вскрик и какой-то шум. Обернулась и успела как раз вовремя, чтобы не дать юной герцогессе повстречаться лицом с землей.
Читать девушка не умела, но, видимо, плохие вести?
Она устроила герцогессу на грядках поудобнее и огляделась в поисках воды.
– Не надо… помоги мне добраться до комнаты.
Такие просьбы не игнорируют. Лира, так звали девушку, подхватила ее светлость под руку и помогла встать. Потом оглянулась на письмо. То жалобно белело листками на грядках.
– Простите, ваша светлость…
Герцогесса махнула рукой:
– Не стоит. Думаю, матушка-настоятельница уже в курсе.
Что именно должна была знать настоятельница, Лира спросить не осмелилась. А ласковый летний ветерок играл с листками, то показывая слова, то вновь убирая их от любопытных солнечных лучиков.
«Дражайшая падчерица.
Ваш отец болен, и мы опасаемся, что он не проживет и месяца. Вам следует немедленно выехать домой, если вы хотите застать его в живых.
Дано в Донэре, семнадцатого червеня [1] .
Лорена, герцогиня Домбрийская».
Мачеха, не мать. Родной матери у Марии-Элены уж лет двенадцать как в живых не было. А теперь умирал и отец. И что-то ждет ее впереди?
1
Календарь ромейского года – с января месяца. Также двенадцать месяцев, названия: стужень, лютень, морозник, протальник, травник, червень, листвень, сытень, живень, сонник, листопадник, снежень. (Прим. авт.)
С таким и взрослому человеку справиться сложно, а уж семнадцатилетней соплюшке, которая последние десять лет провела в монастыре? Конечно, Мария-Элена не ждала от жизни ничего хорошего.
Матушка-настоятельница всегда знает о том, что происходит в монастыре. Иначе – лишается своего поста и власти.
Она знает, кто ворует с монастырской кухни еду, кто из монашек молится искренне, а кто по обязанности, кто из воспитанниц любезничает со смазливым конюхом и кто по ночам читает под одеялом непристойные вирши площадных поэтов. Работа такая…
О письме она тоже узнала достаточно быстро. Донесли.
Привилегия герцогской крови – у Марии-Элены была своя комнатка. Крохотная, в ней помещались лишь кровать, узкий шкаф и таз для умывания, но и то уже благо. Ей не приходилось делить спальню еще с десятком девиц. Она могла остаться одна хотя бы ночью, только вот как же тяжелы были эти ночи. В узкое окошко-бойницу почти не заглядывал свет, и иногда девушка чувствовала себя как в темной ледяной яме. Словно в погребе.
Когда-то Силанта заперла ее там… Как же герцогесса кричала, колотила по двери, срывая ногти, звала… и никто, никто не пришел.
И сюда никто не пришел, молись, не молись. Отец умирает. Всё…
Сейчас тоже никто не придет.
Ан нет, дверь скрипнула. По традиции засовов на дверях в монастыре не было, редкое исключение составляли покои настоятельницы, а остальные…
Что тебе скрывать в божьем доме?
– Мир душе твоей, дочь моя.
Мария-Элена вскочила с кровати так поспешно, словно та задымилась. Опустилась на колено, коснулась губами протянутых ей четок.
– Благословите, матушка.
– Да пребудет над тобой милосердие Ее.
– Аэссе [2] , – привычно отозвалась Мария-Элена.
– Мне пришло письмо, дитя мое. Сочувствую твоему горю.
Мария-Элена осмелилась поднять глаза и бросить на настоятельницу робкий взгляд. И тут же вновь опустила ресницы.
Конечно, она не сочувствует. Просто привычно говорит правильные слова, эта женщина в сером платье и белом платке на тщательно уложенных косах. Не старая, полноватая, с мягким, даже невыразительным лицом, похожим на непропеченную булку… и глаза, как две изюминки. Впрочем, Мария-Элена отлично знала, каким грозным может быть ее голос, какими жесткими глаза и как сжимаются губы, произнося привычную фразу: «В темную, на хлеб и воду, на трое суток».
2
Аналог «аминь», слово, которым привычно заканчиваются все молитвы. (Прим. авт.)
– Разумеется, ты должна ехать домой. Твоя мать на этом настаивает.
– Да, матушка.
Настоятельница вздохнула:
– Мы искренне надеялись, что ты решишь остаться под защитой наших стен, но, видимо, Она решает иначе, и Ей угодна мирская жизнь, не монашеская…
– Матушка… ее светлость что-то писала обо мне?
Слова почти не выговариваются, язык сухой, как сброшенная змеиная кожа, и едва поворачивается во рту.
Настоятельница смотрела с грустью.
– Да, дитя мое. Герцогиня написала, что тебе уже нашли жениха, хотя имя его в письме и не названо, но это хорошая партия.