Отражение
Шрифт:
Prologue
– Лен, погоди. Не торопись с выводами.
– Это безумие, я понимаю. И если бы всё ограничилось изменениями в поведении, пусть даже таким кардинальными, я бы с тобой согласилась. Списала бы всё на какое-то экстраординарное событие, произошедшее с ней в течение дня, в результате которого она поменяла своё отношение ко мне, да и не только ко мне, надеюсь, на прямо противоположное. Из-за которого она стала ну прямо воплощением идеальной дочери, доброй и милой. И о котором она, возможно, и хочет со мной завтра поговорить. Но Серёж… минус
– Да брось. Кому настолько сильно понадобилось наше маленькое чудовище, что взамен этот «кто-то» оставил её прямо противоположную по поведению копию, которая тискает тебя в объятьях, уплетает за обе щёки твою стряпню и называет тебя «мамочкой»?
– Так. Во-первых, она у нас совсем уже не маленькая. Семнадцать лет, как-никак. А во-вторых… да, наша Аня – не ангел. Совсем. Но называть её чудовищем не стоит всё-таки. Что бы она ни вытворяла, какие бы фортеля не выкидывала и где бы днями и ночами напролёт не пропадала, она – наша дочь. И я люблю её.
– Да, я тоже, но…
– Но? Какие тут могут быть «но», Серёж?
– Лен, давай начистоту: та Аня, которую мы растили, нас ненавидит. Она говорила об этом прямо и тебе, и мне, и сестре, и не один раз. И не только словами. Все её дела говорят о том, что она бы с превеликим удовольствием нас не видела вообще. И даже если бы мы вдруг умерли, она, вероятнее всего, была бы только рада, что не придётся теперь ни перед кем оправдываться, ни от кого не придётся слушать морали и так далее. Да и на похороны не пришла бы, болтаясь где-нибудь со своей развесёлой компанией. Или ты не согласна?
– Возможно, ты и прав, но…
– Вот именно. Вдруг, ни с того, ни с сего, человек, всегда поступающий так, чтобы лишний раз сделать нам больно, и брызжущий ядом вместо слов, меняется на практически точно такого же, но любящего своих родителей. Возможно, нам стоит просто тихо радоваться и привыкать к новой версии нашей дочери? Да и с Лизой они стопроцентно поладят, я уверен.
– Я не верю, что ты это серьёзно говоришь.
– Слушай, ну а ты что предлагаешь? Устроить ей допрос? Или вовсе выгнать на улицу, сказав прямо в лоб «ты нам не дочь»?
– Конечно, нет. Но и просто «тихо радоваться» я не смогу, пока не узнаю, где наша Аня и что с ней. Даже если она и не захочет нас больше видеть…
– Если?
– Ну хорошо. Без «если». Одним словом, мне достаточно будет знать, что она жива и здорова. И по-своему счастлива там, где находится сейчас.
– Хорошо, хорошо. Ты права, я согласен. Вот только как и у кого это узнавать?
– Пока не имею ни малейшего понятия. Но хоть что-то эта наша новая «Аня» должна знать о том, что произошло, верно?
– Верно. Но я не думаю, что расспрашивать её – хорошая идея. Может так быть, что она действительно считает себя нашей дочерью. И если она так же умна, как и наша Аня, то сразу почувствует неладное, если мы начнём задавать какие-то странные вопросы.
– Но ведь кроме как у неё мы ничего и ни у кого спросить не можем! Мы даже её друзей в лицо не знаем! Ни одного! Мы вообще ничего не знаем о жизни нашей Ани, если разобраться. Ну и что мы за родители такие?
– Она сама отгородилась от нас. И сама сделала всё для того, чтобы мы не знали, где и с кем она проводит всё своё свободное время. Так что я совсем не чувствую себя плохим отцом. И я уверен, что Лиза отнюдь не считает нас ужасными родителями. Слушай, Лен, я правда жутко устал сегодня на работе и смертельно хочу спать. Давай решим, что делать, завтра, хорошо?
– Ты сможешь спокойно спать, не зная, где наша дочь и что с ней?
– Ты сама сказала, что она уже не маленькая. И как бы она к нам ни относилась, должен признать, что заботиться о себе она умеет прекрасно. Так что да, я не слишком волнуюсь. Да и не первый раз она пропадает на, кхм, длинные промежутки времени. Меня больше другое беспокоит: наша Лиза – тоже далеко не глупышка. И как только вернётся от твоей мамы, сразу поймёт, что с сестрой что-то не так. Ей мы что скажем?
1. Отрицание.
Разговор прервал тихий стук во входную дверь.
– Кого принесло в такое время? – Лена взглянула на стоящие на тумбочке электронные часы-будильник. – Почти двенадцать ночи.
– Ну, кого бы ни принесло, нужно проверить, – Сергей нехотя встал с кровати, натянул домашние спортивные штаны, проверил, плотно ли закрыты двери, за которыми спала их «Аня номер два», и лишь после этого подошёл к выходу из квартиры и тихо, но чётко произнёс: «Кто там?».
– Папа, открывай, это я.
– Серёж, кто там? – из спальни вышла одетая в домашний халат Лена.
– Лиза, – удивлённым голосом ответил Сергей, отмыкая замок.
– Лиза? Но она же…
Дверь открылась, и в квартиру юркнула засыпанная снегом фигура. Стянув с покрасневших, замёрзших ладоней перчатки, девушка откинула капюшон зимней курточки и стянула с головы тёплую шапку с «бубоном». Тряхнула головой, кое-как расправив короткие чёрные волосы, и сердито посмотрела на родителей ярко-зелёными глазами из-под нахмуренных тонких бровей.
– Где эта конченая?
– Тихо, Лиз, не кричи так громко. Во-первых, мы тебя миллион раз просили не называть Аню так. Хотя бы при нас. А во-вторых – ты не поверишь, но она спит у себя в комнате.
– Отлично, – снявшая к тому времени с ног тёплые зимние сапоги девушка решительно направилась в комнату сестры, но Лена остановила её, взяв за руку.
– Лиз, погоди, что случилось?
– Это с ней что случилось? Вы бы знали, как меня скрутило…
– Так, так, девушки, погодите, не нужно разговаривать в коридоре. Не ровен час, разбудите… Аню. Лиз, переоденься и приходи на кухню. Лен, поставь чайник, пожалуйста. Похоже, этой ночью никто из нас толком не выспится. Ну, кроме… Ани. Спит как младенец.