Отражение

Фрэнсис Дик

Киншип с. трудом держался на ногах.

Когда это произойдет, — продолжал я, подыщите себе нового поставщика. Через год я приду к вам узнать его имя.

На лбу Киншипа выступили крупные капли пота, руки дрожали.

Вы хотите сказать, —

в его голосе звучало отчаяние, — что это никогда не кончится? Вы правильно меня поняли. Нет-нет, это невозможно, я этого не вынесу. Вы убили Джорджа Миллейса, покушались на мою жизнь, едва не отправили на тот свет моего друга. За грехи надо платить.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Я прошу немногого, — сказал я. — Время от времени я буду навещать вас, и думаю, вам не составит труда черкануть для меня пару слов.

— Только не от руки, — ужаснулся Киншип.

— Ну, разумеется, от руки, — сказал я равнодушно — Но не волнуйтесь, вы будете в полной безопасности Никто никогда не узнает, откуда ветер дует, обещаю

— Вы… вы уверены?

— Совершенно уверен.

Я вытащил маленький блокнот и фломастер.

— Напишите здесь имя вашего поставщика.

— Только не сейчас, — взмолился он. Отчего же? Напишите, и дело с концом.

Присев за один из стеклянных столиков, Киншип записал в блокнот имя и адрес.

Подпишите, — сказал я небрежно.

— Подписать?

— Конечно.

«Ланс Киншип», — расписался он и ниже лихим росчерком демонстративно добавил: «Кинорежиссер».

Вот и отлично.

Я вырвал листок из блокнота и прочитал иностранное имя и лондонский адрес. Итак, над одним из щупальцев уже занесен топор.

Я бережно спрятал в карман крошечный документ, который заставит Киншипа трястись от страха, когда я приду к нему на следующий год… и еще через год… и еще, еще… Я сфотографирую этот клочок бумаги и спрячу так, что никто до него не доберется.

Это… все? — спросил он. Слова давались ему с трудом. Пока все, — кивнул я.

Когда я уходил, он так и остался сидеть на черном лакированном стуле — в полосатой футболке, белых джинсах, молча, тупо уставившись в пространство. Ничего, к нему еще вернется гонор. Я за него спокоен.

Выйдя из дома Киншипа, я, прежде чем сесть в машину, остановился подышать свежим морозным воздухом.

Стоит ли человеку задаваться мировыми проблемами? Вряд ли. Чем думать о всеобщем благе, не лучше ли попытаться помочь тем, кто рядом? Ни Джорджу, ни мне не по силам воздействовать на ход истории, но нас нельзя упрекнуть в равнодушии к людям.

Я не любил Джорджа при жизни, но это неважно: после смерти он стал мне близок, как никто другой. Я проник в его мысли, угадал его намерения, обратился в его веру, выстрелил из заряженных им винтовок.

Ну как? — спросила Клэр, когда я сел в машину. Порядок, — ответил я.