Отражения в золотом глазу
Шрифт:
Билли отбросил со лба челку.
— Я тоже хочу летать на самолете и быть журналистом, как мистер Феррис. — И добавил с неожиданной убежденностью: — Когда я вырасту, стану журналистом!
Бейли сказал:
— Но ведь ты, кажется, хотел стать врачом?
— Конечно, — согласился Билли. — Врачом и журналистом. А еще — ученым-атомщиком.
Вошла Элизабет с маленькой девочкой на руках.
— Джон! — воскликнула она и посадила ребенка на колени к отцу. — Джон, ты прекрасно выглядишь. Как я рада, что ты к нам пришел.
Маленькая
— Ах ты, моя радость!
Элизабет была красива — только сейчас он понял, как она красива. Ее прямые чистые волосы блестели, лицо стало мягче, светлее, спокойнее. Красота мадонны в кругу семейства.
— Ты ничуть не изменился, — сказала Элизабет. — А ведь прошло столько лет…
— Восемь. — Пока происходил дальнейший обмен любезностями, он машинально приглаживал ладонью свои поредевшие волосы.
И вдруг Феррис почувствовал себя зрителем — человеком, вмешавшимся в жизнь чужой семьи. Зачем он сюда пришел? Ему стало больно. Собственная жизнь показалась вдруг хрупкой одинокой колонной, без всяких опор возвышающейся над обломками прожитых лет.
Он взглянул на часы.
— Вы идете в театр?
— Право, мне очень неловко, — сказала Элизабет, — но нас пригласили почти месяц назад. — Джон, ты ведь когда-нибудь вернешься, правда? Ты же не собираешься всю свою жизнь оставаться эмигрантом?
— Эмигрантом? — переспросил Феррис. — Что-то мне это слово не нравится.
Он на минуту задумался.
— Быть может, гостем?
Феррис еще раз бросил взгляд на часы, и Элизабет снова принялась оправдываться.
— Если бы мы знали раньше…
— Я в городе всего один день. Приехал домой неожиданно. Дело в том, что на прошлой неделе умер мой отец.
— Папа Феррис умер?
— Да, в больнице Джона Гопкинса. Пролежал там почти год. А похоронили в Джорджии, дома.
— Джон, какая жалость… Я его так любила!
Мальчуган высунулся из-за кресла и заглянул матери в глаза.
— Мама, кто умер?
Феррис отключился. Он снова вспомнил мертвого отца, его тело, вытянутое на стеганом шелку в гробу. Лицо отца было сильно нарумянено, а знакомые с детства руки возвышались над ворохом траурных роз.
— Отец мистера Ферриса. Очень знаменитый человек. Ты его не знаешь.
— А почему ты назвала его «папа Феррис»?
Бейли и Элизабет обменялись взглядами, и Бейли ответил на вопрос ребенка.
— Когда-то, — сказал он, — твоя мама и мистер Феррис были женаты. Очень давно. Тебя тогда еще не было на свете.
— Мистер Феррис?
Мальчуган с недоверием посмотрел
Бейли обратился к сыну:
— Пора ужинать. А ну-ка живо!
— Но, папа! Мама и мистер Феррис…
Билли не сводил с Ферриса глаз — ошеломленных, с тусклым отблеском вражды, и они напомнили Феррису глаза другого ребенка — сынишку Жанны, семилетнего мальчугана с мелкими чертами лица и шишковатыми коленками, которого Феррис обычно избегал и едва помнил.
— Быстренько! — Бейли аккуратно направил Билли к двери. — И не забудь попрощаться.
— До свидания, мистер Феррис, — проговорил мальчик и обиженно добавил: — Я думал мы будем есть торт.
— За тортом придешь попозже, — сказала Элизабет. — А сейчас ступай с папой ужинать.
Феррис и Элизабет остались одни. Наступило тяжелое молчание. Феррис попросил разрешения налить себе еще, и Элизабет поставила на стол рядом с ним шейкер. Он бросил взгляд на рояль и заметил на пюпитре ноты.
— Ты играешь все так же чудесно, как и раньше?
— Да, мне это доставляет удовольствие.
— Сыграй, пожалуйста.
Элизабет тотчас поднялась. Готовность играть по первой же просьбе была одной из ее привлекательных особенностей. Она никогда не медлила, не отнекивалась. А сейчас она шла к роялю с явным облегчением.
Она начала с прелюдии и фуги Баха. Прелюдия весело переливалась, словно стеклянная призма в утренней комнате. Первый голос фуги, чистый и одинокий, смешивался со вторым и повторялся в разработке: многослойная музыка, спокойная и безмятежная, текла неторопливо и величественно. Главная тема, украшенная с бесконечной изобретательностью, то господствовала, то исчезала. В ней была та высота, которая не страшится покориться целому. Под конец густые звуки собрались вместе для последнего обогащенного утверждения главной темы, и фуга завершилась финальным аккордом. Феррис сидел в кресле, откинув голову, закрыв глаза. В наступившей тишине из соседней комнаты через коридор вдруг послышался ясный детский голос:
— Папа, но как могли мама и мистер Феррис… — Дверь закрылась.
Снова зазвучала музыка — что это была за музыка? Забытая, знакомая, прозрачная мелодия давно скрывалась в его душе. Теперь она напоминала о другом времени, о другом месте — Элизабет любила ее исполнять. Нежная мелодия разбудила массу воспоминаний. Феррис заблудился в хаосе противоречивых желаний. Странно, что породившая такую бурю чувств музыка была спокойной и ясной. Певучую мелодию прервало появление горничной.
— Миссис Бейли, обед готов.