Отражения в золотом глазу
Шрифт:
Проснувшись в номере нью-йоркской гостиницы, Джон Феррис почувствовал вдруг, что его ожидает какая-то неприятность, хотя и не знал, какая именно. Это чувство, вытесненное утренними хлопотами, продолжало одолевать его и после того, как он оделся и вышел на улицу. Стоял безоблачный осенний день, полосы бледного солнечного света виднелись между окрашенными в пастельные тона небоскребами. Феррис вошел в ближайшую аптеку, сел возле окна и заказал себе завтрак по-американски: яичницу и сосиски.
Неделю тому назад Феррис прилетел на похороны отца на свою родину, в Джорджию. Испытанное им потрясение убедило Ферриса в том,
Феррис достал зачем-то записную книжку и с нарастающим интересом принялся ее перелистывать. Фамилии и адреса: Нью-Йорк, европейские столицы, потускневшие записи времен Джорджии. Поблекшие, написанные то печатными буквами, то неверной пьяной рукой. Бетти Уилс — недолгая любовь, сейчас она замужем. Чарли Уильямс — ранен в Хюртгенском лесу, с тех пор ничего не слышно. Жив ли ты, старина Уильямс? Дон Уолкер — работал на телевидении, очень разбогател. Генри Грин — после войны стал пить, говорят, лежит в больнице. Кози Холл — кажется, умерла. Веселая глупышка Кози — невозможно себе представить, что и она может умереть. Феррис захлопнул записную книжку: его одолевали случайность и эфемерность, ему стало страшно.
Внезапно он вздрогнул: выглянув в окно, он увидел в уличной толпе свою бывшую жену. Элизабет медленно прошла мимо окна, совсем рядом. Он не мог понять ни дикую дрожь своего сердца, ни сопровождавшее ее чувство отчаяния и благодати, которое осталось и после того, как Элизабет ушла.
Феррис торопливо расплатился и выбежал на улицу. Элизабет стояла на углу Пятой авеню возле светофора. Феррис поспешил к ней, собираясь заговорить, но вспыхнул зеленый свет, и Элизабет перешла улицу. Феррис заторопился следом. У следующего перекрестка он мог ее догнать, но почему-то сбавил шаг. Ее светло-каштановые волосы волнами падали на плечи. Глядя на нее, Феррис вдруг вспомнил, как отец сказал однажды, что у Элизабет «прелестная осанка». У следующего перекрестка она свернула, Феррис повернул тоже, хотя догонять ее больше не хотелось. Даже его тело отреагировало на Элизабет: ладони стали влажными, сердце сильно билось.
Восемь лет прошло с тех пор, как Феррис в последний раз видел свою бывшую жену. Он знал, что она давно уже вышла замуж, что у нее родились дети. В последние годы Феррис редко о ней вспоминал, но сразу после развода утрата Элизабет буквально подкосила его. Со временем раны затянулись, Феррис влюбился, потом влюбился еще раз. Сейчас у него была Жанна. Любовь к Элизабет, конечно же, — дело минувшее. Но почему, в таком случае, дрожит его тело и мечется ум? Феррис понимал, что его омраченное сердце совершенно не гармонирует с солнечным осенним днем. Внезапно он развернулся и большими шагами, почти бегом направился в гостиницу.
Феррис налил себе выпить, хотя не было еще и одиннадцати. Он полулежал в кресле и поглаживал стакан с разбавленным бурбоном. Впереди целый день, он улетает в Париж завтра утром. Феррис перебрал в уме оставшиеся дела: отправить багаж
Решение позвонить бывшей жене пришло как-то само собой. Телефонный номер стоял под фамилией ее мужа Бейли, и Феррис, отбросив всякие колебания, тут же набрал его. На Рождество они с Элизабет обменивались поздравительными открытками; получив извещение о свадьбе, Феррис послал ей в подарок деревянную безделушку. Таким образом, причин не звонить не было. Но пока он прислушивался к гудкам на другом конце провода, им овладело дурное предчувствие.
Ответила Элизабет; знакомый голос стал для Ферриса новым ударом. Ему пришлось дважды назвать свое имя, но когда Элизабет поняла, кто говорит, в ее голосе зазвучали радостные нотки. Феррис объяснил, что пробудет в Нью-Йорке всего один день. Элизабет с мужем, оказывается, собирались вечером в театр, но когда она предложила заехать к ним днем, Феррис охотно согласился.
Когда Феррис занимался своими делами, ему снова и снова приходило в голову, что он забыл что-то очень важное. Он принял душ и переоделся, вспоминая при этом Жанну: следующей ночью они опять будут вместе. «Жанна, — скажет он, — в Нью-Йорке я был в гостях у своей бывшей жены. Пообедал вместе с ней. И с ее мужем, естественно. Странно было видеть ее спустя столько лет…»
Элизабет жила в районе Пятидесятых улиц. Когда Феррис ехал туда на такси, он видел мелькающий между домами закат, но добрался до места уже в осенних сумерках. Дом был с маркизами на нижних окнах и с консьержем, квартира располагалась на восьмом этаже.
— Входите, мистер Феррис!
Ожидая, что дверь откроет Элизабет или неизвестный ему Бейли, Феррис с удивлением обнаружил перед собой рыжеволосого веснушчатого мальчугана; он, конечно, помнил, что у Элизабет есть дети, но сердце не желало их признавать. От неожиданности Феррис неловко отступил назад.
— Это наша квартира, — вежливо проговорил мальчик. — Вы ведь мистер Феррис, да? А меня зовут Билли. Входите, пожалуйста.
В гостиной новый сюрприз: муж Элизабет. Душа Ферриса не желала признавать и его. Бейли оказался неуклюжим рыжеволосым мужчиной с замедленными движениями. Он поднялся и протянул Феррису руку.
— Билл Бейли. Рад с вами познакомиться. Элизабет сейчас придет, она переодевается.
Последние слова вызвали в памяти Ферриса целую серию образов. Прелестная Элизабет, розовая, обнаженная, направляется в ванную комнату. Полураздетая, смотрит в зеркало у туалетного столика и причесывает густые каштановые волосы. Сладостная, неожиданная близость, нежное тело, которое принадлежит ему сполна. Феррис вздрогнул от непрошеных воспоминаний и заставил себя посмотреть Биллу Бейлу в глаза.
— Билли, принеси, пожалуйста, из кухни поднос с напитками.
Ребенок немедленно отправился на кухню. Феррис, чтобы поддержать разговор, заметил: «Хороший у вас мальчик».
— Нам тоже так кажется.
Затянувшееся молчание прервал ребенок, который принес поднос со стаканами и шейкером. После первых глотков завязался разговор: о России, о дождливой нью-йоркской погоде, о жилищных условиях в Манхэттене и Париже.
— Мистер Феррис завтра полетит через океан, — сказал Бейли мальчику, который забрался на подлокотник кресла и мирно там сидел.