Отражения
Шрифт:
Люциус настойчиво подтолкнул её к двери:
— Смой с себя эту дрянь! Я не собираюсь заниматься с тобой сексом под каким-то зельем!
Но она никак не реагировала. Пришлось проводить её до ванной и втолкнуть внутрь, громко захлопнув дверь.
Гермиона отдышалась и зло сдернула это дурацкое платье. В одиночестве мысли немного прояснились, хоть тело ныло до сих пор и просило ласки. Ну хоть какой-нибудь.
Стало чуть ли не физически больно оттого, что-то Люциус прогнал её. И обидно. До чего же обидно!
А она-то сама! Вешалась на него, как распоследняя…
«Как
Вне себя от злости Гермиона залезла в ванну и включила воду. Напряжение никуда не делось и мучило, заставляя изнывать от жара по всему телу. Она с глухим стоном запустила руку между ног.
— Я, кажется, велел тебе смыть эту дрянь с себя!
Гермиона повернула голову. Люциус стоял рядом, и тонкие крылья его носа подрагивали от гнева. А может, и от желания, сдерживаемого с большим трудом.
Гермиона поднялась, ни на минуту не задумавшись и окатив его облаком брызг.
— Выйдите вон, мистер Малфой! Вы не имеете никакого права находиться в ванной, пока я не одета!
Взгляд Люциуса огладил её гибкое стройное тело и вдруг остановился внизу живота.
— Что это такое? Это ведь буква с нашего герба.
— Это твоя идиотка-невестка хотела сделать себе татуировку! — в отчаянии выкрикнула Гермиона, закрывшись руками. — А в итоге она на мне!
По щекам потекли слёзы обиды: на всех, на себя, на отражение, на него.
Люциус вдруг шагнул ближе и в одно мгновение прижал её к себе. Его рубашка разом промокла, а он не замечал этого: широкая ладонь гладила Гермиону по спине, опускаясь всё ниже и ниже.
— Я ведь просил тебя смыть это… смыть… — с мукой в голосе прошептал он, расстёгивая брюки. — Это просто… невыносимо!
Он вытащил её из ванной и развернул лицом к стене.
— Возьми меня… — хрипло взмолилась Гермиона. — Пожалуйста… Я больше не могу…
Пряный запах шоколада впивался в ноздри, вызывая во всём теле дрожь, заслоняя все разумные мысли и стройную логику. Для Люциуса перестало существовать всё вокруг, когда он со стоном вошёл в неё. Были только её соблазнительные бёдра, стройные ноги, которые она пыталась расставить пошире, и мягкая упругая грудь под пальцами его левой руки. А ещё нежная шея, к которой он припадал, чтобы прихватить губами влажную кожу, невероятно мягкую, с привкусом какао.
Потрясающее, ни с чем не сравнимое удовольствие — когда Гермиона сжимала его лоном, охватило его с головой. И Люциус двигался, двигался, двигался, чувствуя её всю, растворяясь в ярком обжигающем пламени, которое дарили благодарные стоны и сама Гермиона — подаваясь ему навстречу, отдаваясь так, как никому и никогда не отдавалась до этого.
Когда они пришли в себя и действие мусса ослабло, Люциус сбросил одежду и сменил остывшую воду в ванной на тёплую. Он держал лейку душа, и мягкие струи окатывали плечи Гермионы и скулы, когда она запрокинула голову, и закрытые глаза.
— Развернись.
Люциус любовался ей неприкрыто. Его руки растирали мыльной губкой груди, бока, изгиб тонкой талии. А когда спустились к животу, Гермиона вдруг отняла у него губку.
— Моя очередь.
Это был будто замысловатый медленный танец. Под музыку струй, упруго бьющих
Гермиона обводила пенной губкой тело Люциуса. Крутые плечи… Ключицы… Такой крепкий. Тёплый. Сильный…
Рёбра. Мазнуть по пояснице с ямочками. Твёрдым ягодицам… Животу с узкой дорожкой тёмно-золотистых волос, по которым стекают струйки воды…
Встав на колени, Гермиона обрисовала губкой красиво очерченные бёдра и слегка коснулась пальцами члена. Она бросила мимолётный взгляд на Люциуса, но тот ничего не сказал, только облизнул верхнюю губу, посматривая на неё с затаённым любопытством: решится или всё же нет?
Гермиона прикрыла глаза и провела языком вдоль члена.
Тёплый. Нежный.
Она охватила губами нетвёрдый кончик и принялась посасывать. Никогда ещё она не делала ничего подобного, но теперь хотелось сделать это — и именно с ним, с Люциусом. И теперь стало совершенно плевать на воспоминания с отражением, которое творило то же самое, но при этом униженно ползло на коленях к своему господину.
Когда член налился кровью, Гермиона обхватила его пальцами и принялась вбирать чаще и чуть глубже, насколько могла себе это позволить. Она с удовлетворением слышала, как постанывает и шипит сквозь зубы Люциус, чувствовала, как инстинктивно он подаётся ей навстречу, поглаживая по голове.
Люциуса лихорадило. Он жалел, что они сейчас не в кровати и нельзя не то, что сесть, не за что схватиться: кругом одни дурацкие полочки с шампунями и мылом. Каждый раз, как только его взгляд падал вниз на Гермиону, делающую минет неумело, но так самозабвенно, в нём мешались сразу два Люциуса: у одного что-то ёкало в груди от непривычной нежности, а другой страстно желал положить ладонь ей на затылок и поглубже погрузиться в этот ласковый ротик. И когда Гермиона вдруг будто уловив, что он уже на грани, начала двигаться интенсивно, Люциус шумно выдохнул и смёл-таки рукой какую-то полку. В ванну с грохотом посыпались бутылки и тюбики. Но он этого не слышал, оглушённый подступившим оргазмом, от которого, казалось, на мгновение онемело всё тело.
Опустившись на колени, Люциус прижал её к себе, жарко поцеловал и проговорил:
— Что ты со мной делаешь… Мерлиновы грехи, что же ты со мной творишь, ведьма?..
Потом они устроились в тёплой ванне, полной пены, и молчали, опустошённые и обессиленные. Гермиона лежала спиной на груди Люциуса, одна его рука легонько поглаживала её плечо, другая покоилась на бортике. По запотевшим кафельным плиткам с изображением моря, застывшего в штиле, стекали капли. Одуряюще пахло тёмным шоколадом, пачули и орхидеями.
— Я должна сказать тебе… Я узнала позавчера. Видела Рона и выяснила… Та Гермиона, моё отражение… Рон был с ней груб, и она ему отказала. Они повздорили, и он назвал её шлюхой… Думаю, она выбрала вас с Драко из-за мести.
— Я не знал, — после продолжительной паузы ответил Люциус. — Мы с ней… не общались.
— Я не из-за ревности, нет… Мне её очень жаль. Её пытала Лестрейндж, и что-то в ней сломалось. И она не смогла принять обиду родителей…
Рука Люциуса остановилась, а потом пальцы снова коснулись плеча Гермионы.