Отрочество
Шрифт:
— Кузнецов Валентин! — вызвал Евгений Афанасьевич.
Вперед вышел стройный самоуверенный мальчик, прошел вдоль ряда, размахивая сильными, покрытыми темным пушком руками. Один его глаз был чуть меньше другого и казался слегка прищуренным.
«Кузнецов?.. Кузнецов… Ну да! Он, кажется, их главный математик», — вспомнила Галина Андреевна.
А «главный математик» отбежал между тем в самый дальний конец зала и приготовился.
— На-ча-ли! — сказал Евгений Афанасьевич.
Кузнецов стремительно ринулся вперед.
Он
Перелетел и легко опустился на мат, взметнув облако пыли.
Из ряда послышались возгласы, шумок, кто-то восхищенно выдохнул: «Здорово!» — кажется, Семенчук.
— Хорошо! — промолвил Евгений Афанасьевич. — Можно сказать — отлично!
Галина Андреевна перевела дух, вынула из сумочки записную книжку, поставила № 2 и рядом мелкими буквами: «Тщательней выбивать пыль из матов».
Между тем Евгений Афанасьевич, стоя рядом с нею, выводил карандашом в журнале какие-то свои загадочные птички.
— Иванов! — сказал Евгений Афанасьевич.
Из ряда выступил Иванов.
Команда — и мальчик пустился бегом.
Галина Андреевна глядела на него с тревогой: «Такой маленький! Ни за что не перепрыгнет!..»
Но Иванов перелетел через рейку неожиданно легко и с таким безразличным выражением лица, как будто это не стоило ему никакого усилия. Перепорхнул, как воробей.
— Хорошо! — сказал Евгений Афанасьевич. — Семенчук!
Из ряда, словно стыдясь своего каланчового роста, не зная, куда девать руки и ноги, тяжело выбежал Семенчук. Он взял высоту, но плохо согнул ноги, увлек вместе с собой в неумелом прыжке сорвавшуюся рейку и, грузный, неловкий, плюхнулся вместе с нею на мат.
В ряду раздался смех.
Галина Андреевна с укором посмотрела в ту сторону.
Но Семенчук, очевидно, нисколько не был смущен. Он и сам засмеялся так весело, добродушно и громко, что сразу стал мил Галине Андреевне.
— Тише, мальчики, вы на уроке, — сказал Евгений Афанасьевич.
И в зале опять стало тихо.
Семенчук поднялся с матраца и неторопливо зашагал на место. Потом из ряда вышел Левченков — высокий, худой мальчик. Галине Андреевне так и не удалось рассмотреть толком его узкое лицо, чем-то похожее на лезвие ножа.
Когда пришел его черед прыгать, он стремительно разбежался, но вдруг присел на корточки и прополз под рейкой, даже не попытавшись одолеть высоту. Прополз и растянулся шутовски на матах под дружный смех товарищей.
— Очень плохо! — сказал Евгений Афанасьевич.
Один за другим выбежали из строя братья Калитины — Лев и Михаил, до того похожие друг на друга, как будто были половинками одного и того же человека. У обоих лица с забавно вздернутыми носами и одинаковые светлосерые глаза. Обоим Евгений Афанасьевич поставил тройку.
Галине Андреевне становилось все интереснее. Она забыла о своей записной книжечке, напряженно следила за тем, кто выходил из ряда, чувствуя облегчение и радость, когда прыжок удавался, и настоящую досаду, когда рейка, сорвавшись, летела вниз.
Один за другим проходили перед ней товарищи сына — лицо за лицом, характер за характером.
А мальчики в это время тоже рассматривали ее из своего ряда. Всем было ясно, что это чья-то дежурная мама. Кто-то даже успел шепнуть, что это мама Саши Петровского, и они с любопытством поглядывали на нее.
Она чувствовала некоторую неловкость, ту связанность в движениях, которая поражает человека, когда его разглядывают в упор.
А между тем на нее смотрели с одобрением. Еще бы!
«Мама, конечно, маме рознь, — думали мальчики. — Бывают мамы и бабушки, готовые опозорить человека перед всей школой — например, при всех поправить на нем теплый шарф и завязать под подбородком наушники, а эта ни разу не подошла к Саше, ни разу не обернулась к нему, не окликнула, не назвала его по имени. Притворяется, что никогда в глаза его не видела. Одним словом, ведет себя очень прилично».
А урок шел своим чередом, и Евгений Афанасьевич поставил птичку против фамилии Петровского.
Ее сын отошел, как другие мальчики, в дальний конец зала, готовясь к прыжку. Сперва он шагал со свойственной ему солидной неторопливостью. Но вот глаза его сузились, лицо сделалось напряженным, шаги участились…
Теперь, когда он собирался прыгать на очень большую, по ее понятиям, высоту, она постаралась изобразить на лице полное равнодушие, но ее ногти сами собой впились в ладонь.
Саша бежал все быстрее, сосредоточенно глядя вперед. Взбежав на трамплин, спружинил ноги, оттолкнулся и ловко, легко и просто одолел высоту.
— Очень хорошо! — сказал Евгений Афанасьевич.
Тогда, потеряв разом всю свою солидность, он, просияв, посмотрел ей прямо в глаза. Мать с облегчением вздохнула и первый раз ответила взглядом на его взгляд.
— Яковлев! — выкликнул наконец Евгений Афанасьевич последнюю в списке фамилию.
Вышел на середину зала тот самый мальчик, которого с таким любопытством рассматривала сегодня исподтишка Галина Андреевна. Казалось, он едва дождался, чтоб его вызвали. Пока прыгали другие ребята, лицо его, руки, глаза выражали высшую степень нетерпения. Рот был полуоткрыт. Было видно, что ему трудно устоять на месте, что он так и бросился бы вперед по первому слову Евгения Афанасьевича.