Отродье ночи (Шорохи)
Шрифт:
Джошуа вынужден был согласиться с тем, что в предположении Хаторна все-таки было немного смысла.
— Насколько я понял, чтобы разобраться в этом деле, надо представить себя Фраем и попытаться понять ход его мыслей, если, конечно, они могут быть у шизофреника.
— Если только мистер Фрай был шизофреником, — спокойно возразил Хаторн, — я уже говорил, что не люблю рассуждать о том, чего не знаю.
— А я люблю рассуждать, — не выдержал Джошуа и тотчас подавил в себе вспыхнувшую ярость. — Спасибо... спасибо вам за помощь и извините за беспокойство, мистер Хаторн.
— Не стоит благодарности. Я буду ждать вашего звонка.
Положив трубку на рычаг, Джошуа встал и подошел к большому окну. Тень от серых туч медленно закрывала землю. Тьма, как ледник, вползала в долину, зловеще играя багряно-синими переливами по краям. День точно спешил уступить место ночи, и, когда в окно задул холодный ветер, подумалось, что и осень торопится уйти перед надвигающейся зимой. Вид за стеклом напоминал мрачный, дождливый пейзаж зимы.
В голове у Джошуа дрожали слова Хаторна, как нити паутины, сплетенной чудовищным пауком.
«Приходит Его время, мистер Райнхарт. Уже появляются предзнаменования. Теперь уже скоро. Очень скоро».
Впервые Джошуа подумал о том, что мир катится по наклонной. В бездну. Без тормозов. А сколько на Земле странных людей! Как Хаторн. И еще хуже. Намного хуже. Многие из них являются политиками, так как эти шакалы лезут в политику и грызутся за власть. Именно от них зависит судьба планеты, от этих рулевых, которые с дьявольской ухмылкой толкают человечество в бездну.
Неужели мы доживаем последние дни? Джошуа не знал. Уже близок Армагеддон?
«Дерьмо, — подумал он. — Просто ты, старик, думаешь, что если самому пора помирать, то с тобой и весь мир погибнет. Ты потерял Кору, остался один и вдруг почувствовал, как быстро стареешь. Но пока точно известно о приближении твоего страшного суда, а не всего человечества. А Земля останется и после тебя, — говорил он себе, и будет вертеться еще долго-долго».
Вдруг постучали в дверь. Вошла Карен Фарр, его трудолюбивая молодая секретарша.
— Я думал, ты уже ушла. — Он посмотрел на часы. — Рабочее время закончилось час назад.
— Я задержалась в обеденный перерыв. И теперь нужно кое-что доделать.
— Работа, конечно, важная часть жизни. Но не вся жизнь, моя дорогая. Иди домой, завтра утром доделаешь.
— Еще десять минут. Как раз пришли двое. Хотят встретиться с вами.
— Я не назначал никаких встреч.
— Они прямо из Лос-Анджелеса. Его зовут Энтони Клеменса, а имя женщины — Хилари Томас. Это она...
— Да, да, понял, — прервал ее Джошуа. — Скажите, пусть войдут.
Джошуа вышел из-за стола и встретил посетителей посередине комнаты. После неловких рукопожатий Джошуа усадил их на диван, налил им виски, а сам сел напротив, поставив стул.
Минуту они сидели молча, не зная, с чего начать. Они переглядывались и потихоньку потягивали виски.
Первым заговорил Джошуа.
— Я всегда с презрением относился к тем, кто верит в дар предвидения, но сейчас сам чувствую, что во мне появляется нечто подобное. Вы, конечно, приехали не для того, чтобы рассказывать о событиях недельной давности, не так ли? Я уверен, что-то случилось еще.
— И очень многое, — сказал Тони. — Но ни черта из этого понять невозможно.
— Нас послал к вам шериф Лавренски.
— Мы надеемся на вашу помощь.
— Кто бы мне самому помог, — сказал Джошуа.
Хилари покачала головой и с любопытством посмотрела на Джошуа.
— У меня тоже появился дар ясновидения, — сказала она. — Здесь что-то произошло, не так ли?
Джошуа отхлебнул виски.
— Если бы я был суеверен, возможно, я бы прямо так и сказал, что... где-то поблизости... разгуливает оживший мертвец.
За окном тьма поглотила последний луч света. Черная, как уголь, ночь накрыла долину. Слабо позвякивали оконные стекла — это холодный ветер стучался в дом, чтобы его пустили погреться; он тонко свистел и всхлипывал. Но людям, сидевшим в залитой светом комнате, становилось теплее, когда они думали о холоде, царившем за крепкими кирпичными стенами дома.
Бруно Фрай спал в фургоне, припаркованном на автостоянке супермаркета, до одиннадцати часов. Он проснулся от кошмара, наполненного жуткими, но по-прежнему неразличимыми шорохами и звуками. Несколько минут Фрай сидел скорчившись и обхватив руками колени, в полуосвещенном салоне «доджа». Он чувствовал себя одиноким и брошенным. Ему было страшно.
«Я умер, — подумал он. — Мертв. Эта сука убила меня. Умер. Гнилая, вонючая сука распорола мне кишки».
Слезы брызнули из его глаз.
Немного успокоившись, он вдруг подумал: «Но если я умер... разве возможно, чтобы я сейчас сидел здесь? Разве можно быть одновременно и живым, и мертвым?»
Он ощупал живот. Никаких шрамов, никаких ножевых ранений. Гладкая упругая кожа.
Вдруг мысли прояснились. Точно спала серая пелена, застилавшая глаза, и все осветилось чистым, пронзительным светом. Фраю пришло в голову, что, может, Кэтрин и не возвращалась из могилы. А Хилари Томас? Они лишь Хилари Томас или Кэтрин Энн Фрай? Не сходит ли он с ума, преследуя ее? А все женщины, которых он убил за последние пять лет, были ли они именно теми, в кого вселился дух Кэтрин? Или они — невинные жертвы?
Бруно сидел, не смея шевельнуться, пораженный и ошеломленный новыми мыслями.
Но шорохи и звуки, врывающиеся в сон каждую ночь, зловещие звуки, пугающие его...
Ему вдруг стало ясно: если он хорошо сосредоточится, если старательно восстановит все детские воспоминания, то поймет, что это за шорохи, постигнет их значение. Он вспомнил, как Кэтрин открывает тяжелые деревянные двери и толкает его туда, в темноту. Дверь захлопывается и поворачивается ключ. Впереди земля исчезает и резко вниз уходят невидимые ступени. Вниз. Вниз.