Отрок. Покоренная сила.
Шрифт:
"Шустро-то, шустро, да не очень. А чего вы хотите, сэр, всего три недели занимаются".
— Отставить! Почему не дружно? Еще раз: Слово, Еры, Рцы!
— Сыр!!!
— Левой, левой! Люди, Ять, Слово!
— Лес!
С другого конца двора доносится голос Петьки:
— Деревянные, ничего понять не можете, всех нужники чистить пошлю!
"Совершенно другой стиль: привык на холопов покрикивать. Привезут из Турова купеческих сыновей, они ему покажут «деревянных». Хорошо, что Никифор задерживается, двумя неделями раньше увидел бы картинку: обе руки в лубках, на морде синяки
Издалека пистолетными выстрелами раздавались щелчки кнута. Там Немой проводил занятия по верховой езде. Словесных комментариев, разумеется, никаких, только щелканье кнута, да изредка, скупые жесты. Но пацаны его понимали.
Три десятка на занятиях, один — в карауле, один — на хозработах. Дед не обманул: ребят, действительно, набралось полсотни. Десять человек из новой родни, двадцать восемь из холопских семей и еще двенадцать дали воеводские бояре из своих холопов.
Воеводских, конечно, после обучения придется вернуть, но пока — полсотни. Хотя, на самом деле, больше. Еще трое двоюродных братьев: Демьян, Кузьма и Петр. Кузька, правда, все еще в Ратном — готовит вместе с отцом и мастеровыми холопами оборудование для мастерских. Ну и четверо крестников: Роська, Артемий, Дмитрий и Матвей. Матвея здесь тоже нет — прижился в учениках у лекарки Настены.
Мишка вздохнул и снова уставился на грифельную доску. Расписание занятий на следующую неделю никак не желало принимать нужный вид. Ситуация до боли напоминала родную Советскую Армию — решительное доминирование хозяйственных работ над боевой подготовкой. Мишка, получивший во время срочной службы весьма серьезную специальность техника дальней связи, был убежден, что обучиться этому можно было бы не за два года, а месяцев за шесть-восемь. Все остальное время было потрачено на всякую дурь. Сейчас на те же самые обстоятельства приходилось смотреть с другой стороны, и выглядело все совсем иначе.
На новом месте надо обустраиваться, налаживать быт, создавать учебную базу… Хочешь, не хочешь, берись за топоры и лопаты. Спасибо Илье — такой зам по тылу оказался, без него, как без рук.
Опять же, инвентарь. Если на полсотни рыл имеется всего два самострела, то как учить? Вообще, постоянно натыкаешься на иллюстрации к диалектическому закону перехода количества в качество. Казалось бы, простая вещь — выстругать деревянные кинжалы для тренировок. Мишке и в голову не приходило, что с этим могут возникнуть какие-то сложности, но когда делом одновременно занимаются пятьдесят человек, просто статистически, должна случиться какая-то неприятность. Из пятидесяти учеников воинской школы у троих все время получался брак, а двое умудрились так порезаться, что Мишка даже думал отправить их в Ратное к Настене. Слава Богу, обошлось — опять выручил Илья.
То же самое и с учебным процессом. Сам Мишка с братьями, в свое время, получил от крутящегося болвана достаточно синяков, но чтобы на первом же подходе одному «курсанту» сломало мешочком с гравием нос, а другой, споткнувшись, выбил себе об столб передний зуб…
И еще одно яркое напоминание о ТОЙ жизни: партию из двенадцати самострелов, на которую Мишка так рассчитывал, нахально перехватила мать для своего "бабьего батальона". Такой подлянки от родной матери Мишка никак не ожидал.
Вот они — невидимые войны снабженцев. Со своими победами, поражениями, хитроумными комбинациями и балансированием на грани закона и уголовщины. Только сейчас Мишка не теоретически, а на практике понял, почему директора ценят хорошего снабженца больше, чем секретаршу "с ногами от ушей", сколь бы услужливой и умелой она ни была.
Положение, хоть топись. И деда теребить по каждому случаю не будешь, у того и так голова кругом — вовсю идут полевые работы.
Времени не хватало вообще ни на что, приходилось все больше и больше надеяться на десятников, а они все — такие разные. Демка, Роська, Петр Первак, Дмитрий.
Знакомиться с Дмитрием и Артемием Мишке пришлось, практически, с нуля. В Турове общались только по поводу музыки, с глазу на глаз ни с кем, ни разу поговорить не пришлось, да Мишка и не собирался. А потом ребята лежали раненые, да и сам Мишка тоже шкандыбал на костылях, и занят был то одним, то другим — только и хватало, чтобы ежедневно заглянуть к раненым на несколько минут.
Дмитрий…
Дмитрия теперь и родная мать не узнала бы. Не повезло парню, тогда, на дороге из Княжьего погоста в Ратное, стрела лесовика ударила сбоку, вклинившись между лбом и металлическим наносником, кончик жала отломился, а оставшаяся зазубренная железяка наискось пробороздила мальчишке лоб, оставив на всю жизнь уродливый шрам с рваными краями.
Парнем Митька оказался мрачным и замкнутым, Мишка поначалу думал, что это последствия ранения, но Матвей объяснил, что Митька и в музыкантах был таким же, Своята даже хотел его выгнать за то, что парень его не очень-то и боялся, а при любом конфликте смотрел зверем, будто собирался кинуться и вцепиться зубами в горло.
О себе Дмитрий не желал рассказывать ничего, и вообще, на контакт шел очень неохотно. Пришлось, в первые же дни после переезда на базу, сводить его к Нинее. Там, под ласковое нинеино: "Рассказывай Митюша" — он поведал такое, что проняло даже волхву.
Родом Дмитрий был из небольшого городка в Переяславском княжестве, на самой границе Степи. Отец его был десятником в дружине боярина, которому принадлежал городок, а старший брат — унотой в той же дружине. Были еще мать и сестра на выданье.
Мать ждала четвертого ребенка, когда случилась беда. Из степи, от кого-то из половецких родственников возвращался один из черниговских князей, в сопровождении свой дружины и отряда половцев. Дело, в общем-то, в тех местах обычное — черниговские князья активно роднились со степными ханами. В городок проезжих пустили переночевать, не то, чтобы без опаски, пограничье есть пограничье, но и не пустить было нельзя.
Дома в ту ночь ни отец, ни брат Дмитрия не ночевали — боярин проявлял бдительность, однако городок это не спасло. С чего все началось, так и осталось неизвестным, Митька проснулся от криков, звона оружия и зарева разгорающегося пожара. При описании последующих сцен, Нинее несколько раз пришлось успокаивать парня, а однажды, и самой утереть слезу.
На глазах у одиннадцатилетнего Митьки, ворвавшиеся в дом мужики, вспороли живот матери и скопом изнасиловали сестру. Мать оставили умирать в подожженном доме, а Митьку с сестрой выволокли на улицу и привязали к телеге, на которую складывали награбленное в митькином и соседних домах.
Потом, когда телегу с привязанными пленниками выводили из пылающего поселения, Митька увидел труп отца — с отсеченной правой рукой и пробитой грудью. Пожар разгорался быстро, грабители торопились выбраться за городские стены, а привязали Митьку небрежно. Пацану удалось отвязаться и в суматохе сбежать.