Отряд-5
Шрифт:
– Как-будто кого-то в шкафу заперли, и он теперь скребётся, выйти хочет, – охарактеризовал эти звуки Шнайдер.
И оказался абсолютно прав. Буквально через минуту они нашли большой ящик (в него вполне поместилось бы, скажем, пианино), изнутри которого и шли характерные звуки. После поверхностного осмотра и последующей консультации с Платоном, выяснили, что внутри ящика находится ремонтный универсальный робот, запрограммированный на обнаружение и устранение всяческих поломок и неисправностей и выполнение иных работ как на борту корабля так и вне его. Ящик, в котором находился робот, должен был автоматически раскрыться сразу же после того, как корабль приземлился в аварийном режиме. Просто потому, что была нарушена герметизация грузового трюма (попросту пробита здоровенная
Курт врезал по заевшей крышке носком тяжёлого ботинка и тем самым дал роботу долгожданную свободу. Посмотрев, с каким энтузиазмом тот принялся заделывать дыру в обшивке (робот представлял собой летающую при помощи антиграва и реактивного двигателя полусферу диаметром около полутора метров, оснащённую «вечным» мини-реактором, кучей сенсоров и манипуляторов), Шнайдер и Одиночка решили, что машинка полезная и вполне сгодится в качестве помощника при постройке воздушного шара и вообще. Так и вышло. Робота окрестили Руриком (в честь известного промышленного района Германии, знаменитой пьесы о роботах Карела Чапека и основателя Русского государства) и приняли в свою дружную семью. Тот не возражал.
С Руриком дело пошло веселее, и на шестой день воздушный шар был готов, а на седьмой испытан. В качестве испытателей-добровольцев первыми вызвались Влад Борисов, Курт Шнайдер и Валерка Стихарь. Остальной вес добрали балластом и утром седьмого дня после аварийного приземления на Лекту четыре человека (Оля Ефремова, как самый опытный воздухоплаватель, была за командира) поднялись над лесом. Не слишком высоко, на четыре с половиной сотни метров (длина имеющихся в их распоряжении канатов), но и этого вполне хватило, чтобы убедиться сразу в нескольких вещах. А именно:
а) радиосигнал маяка, оставленного отделению киркхуркхов под командованием млайна, поймать по-прежнему не удаётся;
б) метановая горелка и выпускной клапан работают хорошо, и шар вполне способен подниматься и опускаться на заданную высоту;
в) на заявленной высоте, действительно, дует постоянный восточный ветер со скоростью около пяти метров в секунду, или восемнадцать километров в час.
– Это же сто восемьдесят кэмэ за десять часов! – воодушевился Хельмут Дитц. – И тысяча восемьсот за четверо суток! Сказка.
– Если ветер не переменится, – сказал Борисов.
– Значит, стартовать нужно как можно раньше, – уверенно заявил Дитц. – Пока не переменился.
На том и порешили, назначив старт на послезавтра.
Глава пятая
Поздним вечером накануне старта Хельмут Дитц в расстёгнутом кителе, бриджах и сапогах валялся на койке в своей каюте, забросив руки за голову, и размышлял о том, всё ли они сделали, чтобы путешествие вышло успешным. Размышлялось плохо. Мысли постоянно возвращались к тому чёрному дню, когда свароги убили Машу Князь и остальных, захватили Пирамиду и фактически взяли в заложники Малышева, Аню и маленькую Лизу. Несмотря на показную бодрость духа, Хельмут не мог простить себе происшедшего. В особенности смерть Маши. Обер-лейтенант вермахта, командир взвода разведки Хельмут Дитц видел сотни смертей и привык к ним. На его глазах товарищи гибли под разрывами бомб, снарядов, гранат и мин. В живую плоть впивались осколки и пули, её рвали и кололи штыки, полосовали ножи. Кровь убитых на войне с той и другой стороны бежала струйками и ручейками, сливалась в потоки, те впадали в широкую реку, которая величественно и грозно текла к бесконечному морю крови, пролитой людьми за все войны с начала истории. И была эта река такой мощной и глубокой, что по количеству крови могла поспорить с самим морем, в которое впадала. В Сталинграде в ноябре – декабре тысяча девятьсот сорок второго года смерть ходила настолько близко, что стала восприниматься почти как назойливая родственница со скверным характером, которую невозможно изгнать из дома и посему приходится уживаться. «Почти», потому что смерть никакая не родственница и ужиться с ней невозможно. Притерпеться – да, пожалуй. Но ужиться, то есть пойти на компромисс, внутренне согласиться с тем, что она сильнее и имеет право забирать того, кто ей понадобился, в любую минуту – нет, ни за что! Человек рождён для жизни. Чтобы это осознать, не нужен даже Бог. Достаточно побывать на войне.
Хельмут убивал и сам. Это была его работа, а всякую работу настоящий немец старается делать честно. Но честно – не значит с любовью. И, как бы то ни было, признать, что свароги просто «честно делали свою работу», он не мог. Со сварогами был договор, который те нарушили самым подлым и предательским образом, при этом убили близкого Хельмуту человека. Женщину, которая делила с ним постель и которую он почти успел полюбить. А может, и без всякого «почти». Не говоря уже обо всех остальных. Убили без всякой жалости, хладнокровно и расчетливо. Они бы убили и его, и его друзей, если бы карты судьбы легли чуть иначе. В этом не было ни малейших сомнений.
Обер-лейтенант вермахта Хельмут Дитц, в свои двадцать шесть лет прошедший такими дорогами, которые и присниться не могли абсолютному большинству разумных существ во всей Галактике, и считавший, что его огрубевшее от насилия и крови сердце мало что может тронуть, скрипнул зубами, машинально растёр ладонью грудь и одним движением поднялся с койки. Хотелось выпить.
В дверь постучали.
– Если с бутылкой, заходи! – возгласил Дитц.
Дверь уехала в переборку, и через порог шагнул Александр Велга, облачённый в полевую форму командира Красной Армии образца тысяча девятьсот сорок второго года с двумя «кубарями» в петлицах. Приказ товарища Сталина № 25 от 15 января 1943 года «О введении новых знаков различия и изменениях в форме одежды Красной Армии» предусматривал донашивание старой формы и знаков различия до получения новой. Остаток зимы сорок третьего Александр провалялся в госпитале, потом воевал, новую форму с погонами получить не успел, так и попал в плен к сварогам в старой. Её по привычке и носил, полностью обновив комплект в Пирамиде, лишь иногда надевая поверх сварожий боевой комбинезон и удобные ботинки вместо сапог. Лейтенант прошёл к столу, извлёк из правого кармана галифе бутылку водки, из левого свёрток, водрузил дары на стол и уселся в стоящее рядом кресло. Раскрыл свёрток, в котором оказались два толстых куска чёрного хлеба, нарезанное сало и два солёных огурца.
– Стаканы есть?
Дитц одобрительно хмыкнул, достал из встроенного шкафа два стакана, присел к столу.
– Наливай, – кивнул на бутылку Велга, водружая сало на хлеб.
Хельмут разлил по сто. Молча чокнулись, выпили, закусили.
– Как ты догадался? – спросил Дитц, закуривая.
– Это не трудно, – сказал Александр. – Сам такой. Сердце болит, покоя нет, – он похлопал себя по карманам. – Чёрт, сигареты забыл.
Хельмут пододвинул по столу пачку и зажигалку.
– Спасибо. – Велга закурил.
– Ты хотя бы Ольгу сберёг, – сказал Дитц.
– Нам с ней просто повезло. И потом… – Велга умолк, пуская дым к потолку. Дитц ждал.
– Я не уверен, что у нас с ней получится семья, – сказал Александр.
– Семья в нашем положении – это большая роскошь, – заметил Хельмут. – Возможно, слишком большая.
– Малышев и Аня себе позволили.
– И где они теперь?
– М-да…
Велга вздохнул, разлил по пятьдесят, взял стакан:
– Давай за победу. И чтобы ребята были с нами.
– Давай.
Выпили по второй.
– Я вот о чём подумал, – начал Велга. – Мы собираемся проникнуть в Пирамиду через каналы Внезеркалья. Конкретнее, через тот, уже известный, что расположен неподалёку от Брашена. Так?
– Так. А что?
– Ничего. Не считая того, что способ крайне ненадёжный, как ты сам понимаешь.
– Понимаю. У тебя есть другой? Только не говори, что мы атакуем Пирамиду на этом, – Дитц вытянул в сторону длинную руку и похлопал ладонью по переборке.
– Разумеется, нет. Но мы можем привлечь на свою сторону союзников.