Отряд "Омега"
Шрифт:
Сверху по щербатой каменной лесенке легко спускался измаилитский хаш!.. Нет, не хаш. У Василия отлегло от сердца. Никаких галлюцинаций. Просто этот парень был одет почти так же, как одеваются хаши — во все черное. Но сапоги его были не мягкие, а тяжелые, тупорылые, больше похожие на сапоги янычар. Только черные. А куртка — не парчовая, а кожаная. Самое главное, что отличало незнакомца от хашей, была прическа: с боков волосы выбриты, а сверху стоят жестким белым гребнем. Форменная стрижка шотландских мамелюков.
Впрочем, здесь,
Парень присел на свободное пластиковое креслице, без спросу плеснул себе в пустой стакан «Массандры». На запястье руки, державшей стакан, Василий заметил татуировку. Рыбка! Правда, без ручек и без ножек. Просто рыбка.
— Опаздываешь, — процедил сквозь зубы Борис.
Парень усмехнулся. Залпом выпил вино, поставил стакан на стол со стуком.
— Мы с Освальдом одну штуку придумали. Рыбаку позвонили. Он одобрил. Короче, цены выросли. По два косаря за ксиву. Восемь ксив, значит, шестнадцать косарей. И еще четыре, чтоб сегодня. Всего двадцатник. Ну, как? Давай, я твоих клиентов по-быстрому щелкну, у меня аппарат с собой…
Пока парень говорил, лицо Бориса наливалось яростью. Когда он ответил, голос его был тих, но слегка дрожал от напряжения.
— Сейчас я тебя сам «щелкну», моя щелкалка прямо тебе в яйца смотрит.
Василий скосил глаза. Действительно, Борис держал руку в кармане, и дуло его пистолета, натянув материю, было направлено парню в пах.
Но парень не удивился.
— Так «щелкнуть» и наши тебя могут. На горе сидят, тебя и твоих через оптику наблюдают. Не хулигань. Гони двадцать косарей грина, и все тебе будет.
Борис покачал головой.
— Поцелуй в жопу себя и твоих селедок, рыбонька. Мы до Москвы и без бумажек доберемся, а там я сделаю дешевле. Если мне это вообще понадобится.
— Тебе это прямо сейчас понадобится, кретин. Ведь что мы с Освальдом изобрели? Мы тебя и твою компанию втихаря уже щелкнули. И если сейчас ты будешь носом вертеть, Освальд пошлет эти фотки всем ментам и всем прочим, кто честных граждан ловит, особенно — иностранных.
— Пур… — позвал Борис.
— Что, Идин-ага, снова тряпочки сматывать? — откликнулся Пурдзан по-турецки.
— Нет, — по-турецки сказал Борис, — но ножики приготовь. На всякий случай. А ты, Вась, скажи Хафу, чтобы девченок звал. Будем пробиваться.
Парень попытался встать, но Борис ухмыльнулся.
— И не думай. Побежишь — пристрелю.
— Но мои…
— Да, а твои начнут по мне палить. Поэтому оставайся с нами, и тогда я вынужден буду с тобой миндальничать.
Парень снова плеснул себе «Массандры». Василий перегнулся через низкий парапет.
— Хаф! Девочек из воды вытаскивай.
Хафизулла поднял голову.
— Все хорошо, эмир?
— Все очень плохо.
Хафизулла кинулся за девушками. Парень снова выпил вино залпом.
— Лучше давай миром. Что тебе двадцать косарей?
— Лучше давай не с тобой. Пусть Освальд сам ко мне выйдет.
— С чего ты решил, что он к тебе выйдет?
— Он так тебя любит, симпатяга… Не дергайся. Я про вас все знаю. Это Освальд кретин, что послал ко мне именно тебя с таким базаром. И ты кретин, что пошел. Так, все в сборе.
Борис повернулся к Мин-хану.
— Мин Семенович, хватит пить. Сейчас надо в оба глядеть. Если по кому-то из нас выстрелят, этот говнюк должен умереть.
Мин-хан молча почесал живот. Борис по-турецки повторил для Пурдзана:
— Где-то сверху — снайперы. Если что, и попали не в тебя — этого сразу зарезать.
Пурдзан хищно улыбнулся.
Прошли лестницу, еще одну лестницу, пересекли аллею с разбитыми гипсовыми статуями. Опять поднимались, вышли на шоссе. Борис огляделся по сторонам. Того, кого он искал, не было среди прогуливавшихся семейных пар, пожилых дам в легких полупрозрачных пляжных платьях и длинноволосых молодых ребят. Борис сделал знак рукой — и подъем продолжился. Узкая лестница вела между высоких каменных оград и полувысохших кривобоких деревьев. Лестница оборвалась на верхнем шоссе. Кругом никого. Но Борис решил подождать.
Долго ждать не пришлось. Из зарослей, покрывавших склон горы над шоссе, стали появляться люди. Все они были одеты так же, как и первый парень — в черное. У некоторых к рукавам кожаных курток были пристегнуты ножны с широкими ножами. Двое держали наготове автоматы.
Люди стояли на шоссе, с обеих сторон, и молчали. Высокий лысый детина кивнул Борису.
— Ты держишь Гарика. Нахрена? Я Освальд, ты же знаешь — я не шучу. Ни в ту, ни в другую сторону. Ты что, думал, я буду с какого-то рожна по тебе палить? Нет. Или ты думал, я с тобой лично увижусь и скину цену? Нет. Чем же ты думал?
Борис молчал. Поглядел на часы. Улыбнулся Освальду. И ничего не сказал.
Освальд начал нервничать.
— У тебя что-то есть, Индюк. Но ты знаешь, что есть у меня. Отдай Гарика. Я ничего не сделаю, кроме того, что обещал. Я обещал сдать тебя. Или бери ксивы. Двадцать косарей. Ладно. Что молчишь-то?
Борис снова поглядел на часы. Удовлетворенно хмыкнул. И ответил, наконец, Освальду:
— Не называй меня индюком, рыбонька. У меня вообще нет погоняла. Я понимаю, по понятиям полагается. Но я на понятия срал. Мне есть, чем.
— Да? — прищурился Освальд и вдруг побледнел.
Послышался вой моторов. Взвизгнули тормоза, заскрипели шины на асфальте. Снизу по шоссе подкатили две длинных черных машины, сверху — еще две. Из машин стали выскакивать плотные чернобородые мужики в белых тюбетейках. В руках у каждого был автомат. Ни слова не говоря, мужики открыли огонь.
Борис махнул рукой и первым полез вверх по склону. Гарик попытался убежать, но Пурдзан ткнул его кинжалом в спину и заставил лезть вслед за Борисом. Василий подтолкнул Ольгу и Гюльчачай, но все и так уже поняли, что делать.