Отшельник 2
Шрифт:
Только от злых чар есть верное средство — доброе железо в брюхе колдуна. Или же арбалетные болты в мерзкие колдовские утробы!
— Стрелкам приготовиться!
Заскрипели сгибаемые дуги арбалетов. Хоть и бесчестное оружие, неоднократно преданное анафеме католической церковью и сразу несколькими Папами, но мощное и действенное.
— Стрелять с сотни шагов!
Но московиты остановились за сто пятьдесят шагов от ганзейцев, и опять вскинули к плечу своё непонятное оружие. Хотя почему непонятное? С такого расстояния уже хорошо видно, что у них в руках нечто похожее на аркебузы, но почему-то очень маленькое и без дымящихся фитилей. Даже
Снова треск, будто мальчишки провели палкой по забору, только чуть громче. Различимы вспышки этих странных аркебуз. Господи милосердный, да они же палят без перерыва, не перезаряжая оружие!
— Арбалетчики, отвечайте же, сожри дьявол вашу печёнку!
Ответом лишь стоны, крики боли, да лязг доспехов падающих на утоптанный снег стрелков. Но этого же не может быть?
— Убейте их всех! — генуэзец обнажил меч и поднял коня на дыбы. — Кто любит Господа, за мной! Руби колдунов!
Сто пятьдесят шагов. Много ли времени нужно хорошему боевому коню, чтобы преодолеть это расстояние? Совсем немного, но московиты не дали и этого — жидкие ряды аркебузиров расступились, и в лицо атакующей кавалерии заглянули неприветливые жерла огнедышащих бомбард.
— Бух-х-х!!! — сказали жерла, и визжащие от жажды крови чугунные шарики врубились в ганзейскую конницу.
В сеньора Гальдони, скачущего в первых рядах, попало семь картечин. Чуть позже, когда князь Беловодский Андрей Михайлович Самарин распорядился достойно похоронить участников смелой, но безнадёжной атаки, бывшего генуэзского кондотьера закопали сразу в шести могилах. А как разобрать кто есть кто, если накладываешь павших в мешки совковой лопатой?
Но это позже, а сейчас над полем боя прозвучала команда на русском языке:
— Примкнуть штыки!
Глава 5
Славный и древний город Псков освободили малой кровью. То есть, со стороны Московского пехотного полка получилось четверо раненых, а обороняющийся ганзейский гарнизон потерял восемнадцать человек погибшими от применения светошумовых гранат и слезоточивого газа. Здесь оставили самых старых и непригодных к битве, а в преклонном возрасте сорока и более лет не всякое сердце выдержит потрясение от выжигающей глаза яркой вспышки и оглушительного грохота, после которого кровь течёт из ушей. Да ещё неведомая и невидимая отрава, раздирающее нутро и заставляющее выхаркивать лёгкие в безудержном кашле. Так что да, почти бескровно.
И точно так же без пролития крови заплясали в петлях шестьсот двадцать ганзейских наёмников, приговорённых к смерти на Вече за преступления против жителей. И ещё одиннадцать человек из местных приговорили к петле за явное сотрудничество с захватчиками. Да шестерых за сотрудничество тайное, но выплывшее наружу за короткое время ганзейской власти.
Князь Беловодский Андрей Михайлович Самарин, утвердивший приговоры от имени государя-кесаря, выразился коротко:
— Помер Максим, да и хер бы с ним!
Правда его поняли неправильно и латинское слово maxim перетолмачили дословно, после чего уже без суда повесили ещё восьмерых бояр, двух аглицких купцов и семерых свейских, а прочих немцев вообще без счёта. Эксцесс исполнителя, так сказать.
Самарин только пожал плечами, когда узнал о самовольстве
Нарва сдалась без боя. Разве можно назвать боем обстрел укреплений снарядами с всё тем же слезоточивым газом? Гуманно, действенно, хотя и довольно дорого — неведомые благодетели слезогонкой не озаботились, и её пришлось закупать за наличные такими хитрыми и извилистыми путями, что вспоминать не хочется. Но для Нарвы не жалко, все остатки потратили.
Полк вломился в Ливонию, напоминающую лоскутное одеяло, сшитое на скорую руку гнилыми нитками, и Самарин завёл специальный сундук для коллекции ключей от сдавшихся городов. Ливонцев и раньше не бил только ленивый, а сейчас они окончательно утратили волю к сопротивлению, и даже орденские рыцари при первом же намёке на опасность садились на коней и скакали как можно дальше. Неважно куда, но подальше.
Чаще всего таким местом становилась Рига, и начавшаяся весна давала надежду на возможность смыться от страшных московитов морем. Шторма будут или нет, то одному Господу известно, и лучше довериться непостоянным волнам, чем дожидаться визита незваных гостей. Ответного визита, между прочим. Поэтому очень и очень многие чувствовали себя весьма неуютно, припоминая грешки перед московитами.
В итоге в город набилось столько народу, что цены на жильё в гостиницах и постоялых дворах подскочили до небес, но его всё равно не хватало, из-за чего то здесь, то там то и дело вспыхивали короткие, но жаркие схватки. Но трактирщики недолго набивали кошельки и радовались чужой беде — примерно через неделю в чью-то умную голову пришла мысль выгнать жителей понравившегося дома на улицу и заселиться в нём самому совершенно бесплатно. Или трактирщика прирезать. Да без разницы кого резать, лишь бы крыша над головой появилась.
У этого самого умного получилось, и у второго, и у третьего, но уже четвёртого последователя до смерти забили каминными щипцами, а его вооружённых слуг обварили выплеснутым из окон кипятком. Сами виноваты, недоумки! Кто просил соваться в дом шведского посланника? Головой думать нужно!
Однако и швед поплатился — собравшаяся на шум толпа обложила дом хворостом, кто-то бросил горящий факел, и к утру в городе не осталось вообще ни одного шведа. Заодно пограбили датчан, поляков, голландцев, и спалили шесть костелов, чем разгневали Господа. Гнев Господень выразился в пожаре в порту, оставившем Ригу без кораблей. Их и было там немного, но сильный ветер и летящие искры сработали быстрее, чем обленившиеся от долгой стоянки команды.
Андрей Михайлович Самарин рассматривал Ригу в мощный бинокль, и когда от города потянуло дымком, поморщился:
— Чем у них так воняет?
Иван Леонидович, отправившийся в поход с Московским полком, пожал плечами:
— Это весной пахнет. Прошлогодние листья жгут, дачники херовы.
— Про шашлычки ещё вспомни, — хмыкнул Самарин. — Слушай, Ваня, а Рига сейчас вообще чья? В смысле государственной принадлежности.
— Спроси чего-нибудь попроще, — ответил полковник. — Забирай себе, твоя будет.