Отшельник Книга 3

Тут будет третья книга «Отшельника». Буду писать одновременно с «Цесаревичем», и частых прод не обещаю.

Пролог

— Лекаря сюда! Скорее приведите лекаря! Пошевеливайтесь, дети шайтана!

Наглая жирная чайка, пролетавшая над шатром султана, испуганно шарахнулась в сторону, пометив кого-то из суетящихся внизу двуногих тяжёлой едкой каплей, но любопытство взяло верх над осторожностью, и птица принялась нарезать круги, стараясь внимательно рассмотреть

— Разожмите Величайшему зубы.

Нет, не разглядеть. Зато паруса, во множестве появившиеся с полуночной стороны, обещают много вкусного. Очень много парусов и очень много вкусного.

— Придержите Величайшему голову, почтеннейший Ибрагим-оглу.

Паруса всё ближе, и на светло-серых налитых ветром полотнищах видны рисунки — огромные пшеничные колосья. Даже глупой чайке становится понятно, почему вдруг у султана случилась истерика с испусканием пены изо рта и корчами. Начинается ежегодная Царьградская хлебная ярмарка, на которую съезжаются купцы с половины Европы, из Леванта и Магриба.

Как прикажете вести осаду города, если на время ярмарки действует запрет на войну, и турецким войскам предписывается отойти от Царьграда на расстояние в пятьсот русских вёрст? В первый раз попробовали проигнорировать требование, а наутро нашли султана Махмуда без головы. Её, кстати, так потом и не нашли.

На следующий год новый султан замешкался с отводом осадной армии, и в ту же ночь на него с неба упала бочка с греческим огнём. Величайший Селим, катающийся сейчас по коврам, третий по счёту от начала действия ярмарочных перемирий.

Зерно везут с далёкого севера, из двух империй, заявивших о создании непонятного Скифского Союза Степи и России. Поговаривают, будто у них там бескрайние пшеничные поля от горизонта до горизонта и далеко за ними, дающие неслыханный урожай сам-тридцать.

Врут, наверное, ибо не бывает таких урожаев. Но где-то же они берут бесчисленное количество зерна?

Но больше всего выводит из себя неопределённость. Ещё прошлый султан отправлял послов к русскому государю-кесарю и татарскому императору, объявившему себя покровителем правоверных, с просьбой пояснить границы их притязаний, но посланцам в приёме отказано. С тех пор нет ни мира, ни войны, но грабят при каждом удобном случае. Но и не мешают осаждать Константинополь в промежутках между хлебными ярмарками. Заодно поставляют оружие и продовольствие ромейскому императору Константину, лишая благородных османов будущей добычи.

Город готовился к хлебному миру задолго до его начала. Всё же соберутся уважаемые люди из половины обитаемого мира, ценящие безопасность, уют, вкусную еду и хорошее вино. У тех же турок с противоположного берега Босфора закупаются тучные стада и бесчисленные отары, везу бочки с уцелевших виноградников… Ходят слухи про ушлого винодела, объявившего своё поместье находящимся под покровительством могущественного князя Самарии, и третий год подряд отгоняющего отряды захватчиков одним только его именем. Большие деньги на том зарабатывает умный человек, и не забывает отсылать определённую часть далеко на север, по известному ему адресу.

Кстати, не он ли сейчас заходит в таверну почтенного Георгия, спрыгнув с запряжённой волами повозки с бочками? Вроде бы он, а кто ещё в Константинополе может позволить себе пуговицы из нержавеющей стали, ценящейся дороже золота.

Гость прошёл в таверну, с тяжёлым вздохом опустился за стол, убедился в отсутствии лишних ушей, и спросил:

— Скажи, Георгий, мне долго ещё изображать из себя богатого помещика?

— Так ты и есть богатый помещик!

— Я в том смысле, что государю-кесарю пора бы уже прибрать Константинополь к рукам.

— А зачем ему это делать, Лукьян Демидович? Пока турки и ромеи успешно режут друг друга, а в случае захвата города ему придётся воевать с османами самому. А когда тогда зарабатывать деньги? И ещё получит миллион требующих хлеба и зрелищ голодных бездельников.

— Откуда миллион? — удивился винодел. — В городе сейчас всего тысяч двести жителей.

— А понабегут. Как тараканы полезут из всех щелей, или я не знаю этих воняющих скумбрией и чесноком греков.

— То есть, замены пока не ждать?

— А ты заскучал без дела? Так развлекись как-нибудь.

— Да уж развлекался, — Лукьян Демидович разгладил пышную бороду. — Уж и с татарами в набег ходили на магрибских пиратов, и Тулузское графство чуток пограбили, в Египте немного пошалили, а всё не то. Хочется мне, Георгий Иванович, по лесу походить, грибов лукошко собрать, ушицы из свежих окуньков да ершей похлебать… Соскучился я, а не заскучал.

— Терпи.

— Да терплю, но веришь нет ли, порой так невмоготу становится.

— Чего же не поверить-то? У самого такое бывает.

— А чем спасаешься?

— Да тем же, что и все. Есть у меня мёд ставленный сорокалетний, очень уж он в нашем деле помогает. Будешь?

— Странные ты вопросы задаёшь, Георгий Иванович. Кто же от такого мёда откажется?

Пролог 2

Почтенный купец из Тегерана хаджи Шервиз ехал и удивлялся. Не так он себе представлял самую окраину монгольского улуса, почему-то объявившую себя империей и единственной наследницей Темучжина. Прямая как стрела, посыпанная мелким щебнем и плотно утрамбованная насыпь дороги уходила за горизонт, разрезая бывшую бесплодную степь на две части, а по обе стороны от неё были поля, поля и поля, поделенные между собой рядами белоствольных деревьев. Берёзы, кажется?

Поля, конечно же, сжаты, но время от времени попадаются бахчи с огромными полосатыми арбузами и длинными жёлтыми дынями, чья кожица напоминает кожу на лице старой девушки. В Персии растут арбузы с дынями, но никогда не бывают настолько огромными. Иногда встречались залитые водой и превращённые в озёра овраги, по поверхности которых сновали лодки.

Нанятый в татарском Хаджи-Тархане переводчик и проводник охотно пояснил в ответ на вопросительный взгляд купца:

— Рыбу выбирают. Толстолобика, белого амура и карпа. Рыба жирная настолько, что сама во рту тает, а вкусная такая, что ешь её, и ещё хочется.