Отшельник Книга 3
Шрифт:
Остров Хортица почти весь заполнен временными жилищами, начиная от собранных на скорую руку шалашей, и заканчивая тонкими срубами из местного сырого дерева. От ветра и возможных осенних холодов вполне защитит, да и от запоздавших комаров тоже надёжное укрытие. Впрочем, почему же запоздавших? Нынешние времена несравнимо теплее прапрапрадедовских, лёд на Днепре у Киева не раньше Рождества Христова встанет, а то и на Крещение, и даже на землях бывшего Ливонского ордена успешно выращивают виноград и делают вино. Кислое, зато дешёвое и своё.
Больше всего сейчас на Хортице полотняных палаток, шатров и юрт. Вот
Над лагерем гул голосов, сливающийся в сплошной шум, отражающийся от высокого синего неба, и возвращающийся обратно искажённый до неузнаваемости. Но внимательный слух вычленит отдельные фразы и разговоры, ведущиеся на повышенных тонах, то и дело срывающихся на крик:
—… и посылает меня в военную службу, да не воеводой передового полка, как мои пращуры ходили, а у полусотника в подручных. А тот из выслужившихся в дворяне дружинников! Чести урон под таким началом быть!
— А ты?
— А я отказался. Так он и сына моего старшего в пехотный полк простым воем хотел засунуть. Командовать, говорит, будто бы образование не позволяет, а саблей махать много ума не надо.
— А ты?
— Плюнул, да ушёл. И что ему не так с образованием? Образа у меня древние намоленные, цареградского да афонского письма, коим по три сотни лет, а которым и все четыре сотни, как у древнего рода и полагается. Всё в порядке у нас с образованием.
—… Крыжплахоцкие от самого короля Попеля, что до Пястов правил, происхождение имеют, и об этом все знают. Какие ещё жалованные грамоты могут быть? А мне говорят, что без тех грамот переписывают всех Крыжплахоцких в холопское звание, а маетки в казну отписывают. Да ещё за них плату требуют, как за незаконное владение и неправедное обогащение на чужой земле. Как же она чужая, если со времён самого короля Попеля?
—… как увидел, только и успел в воду прыгнуть, а остальных в кровавые клочья дробом железным разметало. Кто же знал, что обычный татарский купец будет от честных готландцев из пушек отстреливаться?
— Выжил-то как в холодной воде?
— Они же и выловили почти сразу. Мы по ним даже стрелы пустить не успели, так что не повесили, а двумя десятками плетей обошлись. Потом свеям на железные рудники продали.
— И как же тут оказался?
— У рода любекских Циммерманов остались связи и доброжелатели, вот и выкупили. Наш род до сих пор кое-чего может. И немало может, честно тебе скажу.
– … туда, говорят, нельзя, и сюда, говорят, нельзя. А куда за добычей ходить, если настоящий степной воин с копья да сабли живёт? Раньше даже нищие овцепасы в рваных халатах за оружие брались, чтобы серебро и славу в набеге взять, а сегодня всё иначе. Где видано, чтобы дети степи в земле ковырялись, да харамных свиней на продажу выращивали? До того докатились, что баранину стали с хлебом есть и зелёным луков вприкуску. На
— Так не на всё, а лишь на то, что в Европу на перепродажу уходит. И на товары богатые, что мало кто себе позволить может. Вот на индийский булат пошлины вовсе нет, как и на перец с корой хинного дерева.
— И всё равно, пошлины с персов — харам. Пусть бы себе торговали чем хотят, и нас не забывали за то отблагодарить денежкой малой.
— Нас-то за что?
— За спокойствие торговых путей да охрану.
— Так они сейчас как раз и спокойны.
— Это сейчас, а старые времена помнишь? Ты нападал, я защищал, и у обоих серебро в кошелях звенело. Выгода сплошная.
—… и это цеховой мастер в пятом поколении, человек уважаемый, а ему плетью грозят, да холодным порубом. И всего лишь за то, что отказался учеников в обучение брать. А скажи, зачем в одном городе пятнадцать часовых мастеров? Если каждый часы делать станет, то и цены на них упадут донельзя.
— Мастера по миру пойдут подаяние просить.
— Вот и я про это самое. А за попрошайничество — те же плети, заточение на хлебе и воде, да насильное устройство свинопасом или золотарём каким, без права менять работу до самой своей кончины. Оно нам нужно?
— Нет, не нужно! А ведь у меня примерно та же самая история, только учеников я взял, но учить ничему не стал. Так и бегали на побегушках, да тюки с шерстью из порта в мастерскую носили.
— На лошади же больше увезёшь, а и быстрее бы получилось.
— Куда мне было торопиться? Экономия же хорошая получалась, так как кормил учеников за казённый счёт, а работали на мой кошель.
— Хорошее дело.
— Да, не спорю, дело хорошее, пока не вышел срок обучения, и с учеников знаний да умений не потребовали.
— И что?
— Уже ничего. Уже ни мастерской, ни лавки, ни дома — всё в казну отписали. И спина с задницей почти зажили, только к непогоде порой ноют, да новая кожа на рубцах сильно чешется.
—… по тому самому полюшку, прям по земельке, меня мордой и возил. Хвать за бороду, и тычет ею, то есть харей моей, в грязищу, ведь дождик тогда тока-тока прошёл, и лужи даже на свежей пашне стояли. Я за что, спрашивается? Всего лишь за то, что третий год подряд пшеничку там посеял. Так чтоб не сеять, ежели для пшенички самая та земелька-то? Два года подряд сам-тридцать, да сам-двадцать на круг выходило. А меня мордой в грязь за про севооборот что-то талдычит! Земля, конешна, евоная, и делает там что хочет, но какие же севообороты ещё при сам-двадцать надобны? И что это вообще такое?
— И чем же закончилось?
— Поротой жопой и закончилось. За первый год похвалили, за второй десять плетей всыпали, а за третий ещё двадцать добавили. Еле-еле жив остался, да ещё потом поле перепахивал за свой кошт на своей лошадёнке за своим плугом.
— Зачем?
— Дык клевером для севообороту засеивал половину, а другу половину викой да горохом.
— А что за севооборот-то, узнал наконец?
— Не, до сих пор не понятно. Но не по старине, это точно. И чёртово яблоко сажать заставляют, а деды наши с прадедами того не делали.