Отсутствует
Шрифт:
– Пожалуйста, - деловито кивнул Альфонс, нахмурив седые брови и мгновенно напуская на себя строгость.
– Моя дочь старалась для тебя, но я сразу сказал ей, что не буду помогать. В конце концов, она уже взрослая самостоятельная девочка и если она что-то организовывает, то должна подходить к этому со всей ответственностью.
Я так и застыла на месте,
– Да, я очень благодарна Амате, - быстро произнесла я с надеждой ретироваться. Смотритель очень медленно кивнул и прищурил глаза, пристально глядя на меня.
– О, да. Я до сих пор не понимаю, и чего же ей так нравится в тебе.
Я медленно кивнула, ощущая, как жгучая обида расщепляет моё сердце, и поспешила ретироваться от Смотрителя, готовая расплакаться от досады и бессилия. Я хотела было сбежать куда-нибудь, но меня за руку схватила бабуля Палмер. Она была очень милой женщиной, а ещё она была бабушкой Джонаса.
– Здравствуй, милое дитя, - сказала она мягким голосом.
– Я хочу тебя поздравить. Тебе сегодня исполнилось десять лет, а это важный возраст. Поздравляю тебя, золотце.
Бабуля сощурила добрые карие глаза от света ламп. Она всегда выглядела очень заботливой и терпеливой. Это была потрясающая женщина, которая любила меня, как свою внучку, за что я ей была очень благодарна. Она всегда ценила мою робость и стеснительность, в отличие от остальных.
Я улыбнулась мадам Палмер. Сегодня она прекрасно выглядела, видимо, специально готовилась к празднику. Её седые волосы были аккуратно зачёсаны в бок и красиво уложены. Мне даже показалась, что она наложила немного макияжа на своё старческое морщинистое лицо.
– Спасибо Вам, - смущённо улыбнулась я, опуская взгляд.
– Ты же хочешь увидеть свой подарок, правда?
– с доброй усмешкой спросила бабуля.
Я не нашлась, что ответить и снова кивнула, чувствуя себя не в своей тарелке. Палмер покопалась в маленьком полиэтиленовом пакетике, что лежал у неё на коленях, и протянула мне выпеченный кекс, туго завёрнутый в помятую бумагу. Кекс, признаться, имел очень приятный запах, а мне и без того очень хотелось есть. Энди почему-то тянул с тортом. Я поблагодарила призадумывавшуюся мадам Палмер, которая тут же потрепала меня за щеку.
– Ох, малыш, когда мне исполнилось десять лет, в этом Убежище было столько народу, что по коридорам-то ходить было сложно! А тебя я помню ещё совсем крошкой. До сих пор помню, как твой папа пришёл к нам...
Бабуля замолчала, я а нахмурилась. Куда папа пришёл? Поразмыслить об этом я не успела. Палмер тут же махнула старческой рукой, словно прогоняя дурные сны, и прижала меня к себе.
– Ох, не слушай мои бредни. Иди, лучше, пообщайся с другими гостями...
Я хотела что-нибудь ответить бабушке, но в этот момент произошло сразу два неожиданных события. Амата подлетела ко мне, чуть не споткнувшись, и быстро водрузила на голову праздничный колпак, сразу после этого Энди механическим голосом произнёс поздравления и начал резать торт своей самой большой дисковой пилой. Нежный крем торта не выдержал напора дико вертящихся зубчиков, и вся взбитая сладость разлетелась по кафетерию. Я услышала, как охнула бабуля Палмер, и как ругнулся Смотритель. Буч и его компания начали громко хохотать, а затем возмущаться, когда ошмётки торта полетели во все стороны и в них в том числе. Стэнли и папа, которые сидели за барной стойкой возле Энди, мгновенно вскочили со своих мест.
Началась свалка. Энди извинялся за испорченный торт, а папа, Стэнли и Амата тут же подбежали смотреть, осталось ли что-нибудь от сладкого. Я, чувствуя жгучее разочарование, прошла мимо стола, за которым сидел Буч, и мельком бросила взгляд на него. Он сидел, рассевшись на диване, широко расставив ноги и сложив руки на груди, будто был самым крутым на свете. Ко всему прочему, Буч, нагло ухмыляясь, откровенно громко говорил гадости про мой праздник, а Уолли Мак - страшного вида верзила чем-то внешне напоминающий девчонку - ржал над его шуточками. Я остановилась рядом с их столом, глядя в пол. Замерла, слушая, как в груди бешено колотится моё сердце. Как же мне хотелось высказать этим идиотам все, что я о них думаю. Я сжала кулаки, поджала губы и решительно повернулась к Бучу.
– Не смей говорить гадости про меня на моём дне рождении, Делория, - как-то очень тихо проговорила я дрожащим голосом и ощутила, как на глаза от жалости к себе и к отцу привычно начинают наворачиваться слёзы.
Вечно нам с ним не везло.
Буч на мгновение удивился моему возмущению, так как обычно я всегда молча принимала любые издёвки. Почти сразу его лицо стало каким-то равнодушно-жестоким. Он прикрыл зелёные глаза, а его пухлые губы скривились в самодовольной ухмылке.