Отсутствующая структура. Введение в семиологию
Шрифт:
I. 6. Связь означающего и означаемого произвольна, но, навязанная языком, который, как мы увидим, является кодом, она не может быть изменена по усмотрению говорящего. Напротив, именно необходимость подчиниться коду помогает уловить разницу между означаемым и понятием, умственным представлением, смешение которых и вызвало нарекания разного рода критиков соссюровской лингвистики [34] , считавших это неразличение опасной уступкой интеллектуализму. И по мере выработки более точного определения слову «код», мы также постараемся избежать отождествления означаемого с привычными операциями, производимыми над означающим (этот более эмпирический подход позволяет избежать гипостазирования означаемого, представления его в виде некой платоновской сущности, но он также не свободен от недостатков). Означаемое уместно определить как то, что благодаря коду вступает в семасиологические отношения с означающим. Иными словами, благодаря коду определенное означающее начинает соотноситься с определенным означаемым. И если потом это означаемое принимает в голове у говорящего форму понятия или же воплощается в определенных навыках говорения, то это касается таких дисциплин, как психология и статистика.
34
См., к примеру, замечание Огдена и Ричардса, op. cit., гл. 1.
35
Работы по семиотике Чарльза Сандерса Пирса объединены в Collected Papers of C.S.P., 1931, 1936. В связи с трудностями реконструирования концепции Пирса, отсылаем читателя к вполне удовлетворяющей целям нашего исследования работе Нинфы Боско: Nynfa Bosco, La filosofiapragmatica di Ch.S. Peirce, Torino, 1959; (см. также Огден и Ричардс, op. cit., прил. Д и M. Бейзе, op. ей., где, однако, понятие «интерпретанты» поглощено понятием «интерпретатора»).
I. 7. Пирс представлял себе знак – как «что-то, способное для кого-то в некоторых ситуациях быть заместителем чего-то иного» – примерно так же, как Огден и Ричардс, а именно в виде треугольника, основание которого составляют символ, или репрезептамеп, соотнесенный с обозначаемым объектом; в вершине треугольника находится иптерпретаита, которую многие склонны отождествлять с означаемым или референцией. Важно подчеркнуть, что иптерпретаита – это не интерпретатор, т. е. тот, кто получает и толкует знак, хотя Пирс не всегда достаточно четко различает эти понятия. Интерпретанта – это то, благодаря чему знак значит даже в отсутствие интерпретатора.
Можно было бы принять интерпретанту за означаемое, ведь ее определение гласит: «то, что знак рождает в уме интерпретатора», но, с другой стороны, в ней усматривают определение репрезентамена (коннотация-интенсивность). Более перспективной представляется гипотеза, согласно которой иптерпретаита – это иной способ представления того же самого объекта. Иначе говоря, чтобы установить, какова интерпретанта того или иного знака, нужно обозначить этот знак с помощью другого знака, интерпретантой которого, в свою очередь, будет следующий знак и т. д. Так начинается непрерывный процесс семиозиса, и это единственно возможный, хотя и парадоксальный, способ обоснования семиотики своими собственными средствами. Языком в таком случае следовало бы называть систему, которая объясняет сама себя путем последовательного разворачивания все новых и новых конвенциональных систем [36] .
36
Это объясняет, в каком смысле (см. по этому поводу Барт, cit.) не лингвистику следует считать ответвлением семиологии, но семиологию – отраслью лингвистики, ибо невербальные знаки получают значения только благодаря словесному языку. Вполне возможно, что в перекличке различных интерпретант какого-либо знака словесное определение получает наибольший вес. Однако интерпретантой словесного означающего вполне может служить фигуративный знак.
Казалось бы, не так уж трудно разорвать этот круг: разве не получим мы означаемое слова «собака», указав пальцем на какую-либо собаку? Но даже если не принимать во внимание, что значение слова «собака» может обогащаться и модифицироваться от культуры к культуре (для того, чтобы определить значение слова «корова», житель Индии, как и мы, укажет на корову, но для него значение этого слова неизмеримо богаче, чем для нас), то в случае таких слов, как «красота», «единорог», «однако», «Бог», не знаешь, на что и указывать. Единственный способ объяснить значение этих слов (описать означаемое соответствующих означающих), не прибегая к платоновским идеям, мысленным образам и навыкам словоупотребления, это перевести лингвистические знаки в другие, описать условия их использования, в итоге, включить в систему языка в качестве ее элементов, объяснив код при помощи кода. И коль скоро язык, описывающий другой язык, это метаязык, то семиология оказывается не чем иным, как иерархией метаязыков. Как увидим ниже, ряд достаточно строгих структуралистских концепций ограничиваются тем, что определяют означаемое в терминах его сходства / различия с ближайшими означаемыми в пределах того же самого языка или в сравнении с означаемыми других языков [37] . Как бы то ни было, должно быть ясно, что семиология изучает не мыслительные операции означивания, но только коммуникативные конвенции как феномен культуры (в антропологическом смысле слова). Таким образом, нимало не претендуя на исчерпывающее объяснение проблем коммуникации, семиология ограничивается тем, что ставит их так, чтобы они были узнаваемы и описуемы.
37
См. А.2.III.2.
I. 8. Итак, благодаря коду определенное означающее связывается с определенным означаемым. Связь означающего с означаемым, прямая и однозначная, строго фиксирована кодом в том же смысле, что и в примере с водохранилищем, когда АВС означало нулевую отметку. Но мы уже знаем, что предполагаемый адресат сообщения, в рассматриваемом случае человек, получив сообщение АВС, отдает себе отчет в том, что это не просто нулевая отметка, но еще и сигнал опасности. Денотация «нулевая отметка» сопровождается коннотацией «опасность».
Это коннотативное значение рождается именно тогда, когда означающее и означаемое формируют пару, которая становится означающим нового означаемого [38] .
К примеру, словом «петух» называют всем известную домашнюю птицу (в этом случае интерпретантой могло бы быть изображение
38
См., в частности, Barthes, Elementi, cit., гл. IV. Барт вернулся к этому вопросу bR. Barthes, Systeme de la Mode, Paris, 1967. Иное понимание коннотации (чаще всего как эмоциональной ауры, окружающей понятие в связи с какими-то сугубо личными ассоциациями) см. у Шарля Балли – Ch. Bally, Linguistica generate, Milano, 1963, особенно второй раздел. Однако, как верно подчеркивает Чезаре Сегре во Вводной статье, лингвистика Балли – это лингвистика «речи» (parole), а не «языка» (langue), акцентирующая индивидуальные особенности говорения и, стало быть, призванная уловить рождающийся смысл там, где код еще не установил точных соответствий и мы имеем дело с «мыслью, которая еще не стала сообщением» (р. 171).
II. Коды и лексикоды [39]
II. 1. Так вот, всякий, кто пользуется языковым кодом того или иного языка, знает, что такое петух. Однако это не значит, что всем известно созначение «дать петуха = сфальшивить», опознаваемое часто только благодаря контексту Легко предположить, что определенный круг читателей не уловит связи между пением петуха и неискренними речами, на которую намекает слово «подпевать», и не опознает второй коннотации. Следовательно, скажем мы, в то время как исходные денотативные значения устанавливаются кодом, созначения зависят от вторичных кодов или лексикодов, присущих не всем, а только какой-то части носителей языка; и так вплоть до крайнего случая поэтической речи, когда мы впервые встречаемся с совершенно непривычной коннотацией, смелой метафорой, неожиданной метонимией, и адресат должен сам справляться с контекстом, чтобы разобраться со смыслом предложенного образа, что, впрочем, не мешает поэтической находке, если она удачна, постепенно войти в обиход, сделаться нормой, превратившись в лексикод для определенной группы носителей языка.
39
Лексикоды – соотв. итальянскому lessici.
Вернемся к нашему случаю с человеком, получившим сообщение АВС. Связь устанавливается между значением «нулевая отметка» и представлением об опасности так тесно, что перестает быть коннотативной связью, фактически отождествляясь с основным кодом. Но, получив исходное сообщение АВС, адресат может соотнести изначальное денотативное значение с другими побочными значениями, при этом ему может открыться то, что обычно называют «семантическим или ассоциативным полем», «спектром ассоциаций» и т. д. [40] , все то, благодаря чему, когда я слышу «корова», мне приходят в голову образы выгона, молока, крестьянские заботы, деревенская тишина, мычание (а индиец к тому же вспомнит о ритуале, испытает чувство почтения и религиозного пиетета). Так вот, у нашего получателя сообщения АВС этот знак (означающее плюс означаемое) может связаться с идеями неминуемой гибели, разрушения расположенного в долине поселка, смытыми домами, тревогой, с мыслью о недостаточности систем защиты и т. д., в зависимости от того, что ему подсказывает предшествующий жизненный опыт. И в той мере, в какой опыт этого человека, трансформировавшийся в определенную систему ожиданий, разделяется также и другими людьми, можно говорить о наличии некоего лексикода, в рамках которого могут быть предсказаны соответствующие коннотации – тревога, наводнение…
40
Таковы концепции Трира, Маторе, Шпербера и др., анализируемые в Guiraud, La semantica, cit.
Таким образом, означающее все более и более предстает перед нами как смыслопорождающая форма, производитель смыслов, исполняющийся множеством значений и созначений, благодаря корреспондирующим между собой кодам и лексикодам.
II. 2. Пора сказать еще несколько слов о том, что такое код. В нашем примере он достаточно прост. Его основу составляют всего четыре символа. Очевидно, что один символ отличается от другого как своей противопоставленностью всем остальным символам, так и положением в их ряду, иными словами, своей оппозицией и позицией. Код представляет собой систему различений, в которой А определяется как то, что не есть В, С и D, и наоборот. Само по себе А ничего бы для нас не значило, если бы не соотносилось с другими символами как присутствующими, так и отсутствующими. Но именно так обстоит дело и с более сложными кодами, такими как естественный язык. Предполагаемые структурной лингвистикой дефиниции языка соответствуют такому понятию кода.
Если вспомнить известное соссюровское определение языка (langue) как совокупности правил, которыми руководствуется говорящий, и речи (parole) как индивидуального акта говорения, в котором эти правила и применяются ради общения с себе подобными, так вот, если вспомнить это разграничение, то мы обнаружим знакомую нам пару код-сообщение, и обе эти пары, по сути дела, представляют собой оппозицию теоретической системы (язык – физически не существует, это абстракция, лингвистическая модель) конкретному феномену (мое нынешнее сообщение, ваш ответ и т. д.).