Оттилия и Уле
Шрифт:
А к поляне приближалась Оттилия. За нею спешили Рыбакляч и Жобль, волки, хорьки, ласки и крысы. Птицы, с тех пор как чудовищная ящерица появилась в лесу, боялись подать голос. А тут вдруг запел щегол.
Сноп лучей, пробившихся сквозь кроны, осветил нарядного кавалера. До чего же он был изящен! Как красив с усами, бородкой и длинными вьющимися волосами! Он снял шапочку с пером, поклонился ящерице и воскликнул:
– О, величавая! О, благородная!
– и прижал руку к груди, не произнося больше ни слова.
"Он восхищен!
– подумала Оттилия.
– Невелик,
– Скажи еще что-нибудь, - ласково попросила она.
– Все-все в тебе так прелестно, как только может желать мужчина...
Она повертела кончиком хвоста:
– Говори, говори...
– Дивная, неотразимая, влекущая...
– Ах!
– вырвалось у нее, но на удивление это вышло до того тихо, что Икота без труда устоял на ногах, как при порыве ветра умеренной силы.
– Если бы я мог мечтать, - произнес он с нарастающей страстью, - только мечтать о том, чтобы на коленях умолять тебя... обручиться со мной!
Оттилия томно спросила:
– За чем же дело?
– О-ооо!
– воскликнул он с неописуемой мукой.
– У такой красавицы сердце наверняка изменчиво. Сейчас, такая юная, свежая, ты чиста и неопытна и можешь сказать, что я нравлюсь тебе. Но придет разочарование - и... о, горе!
– Как же быть?
– недоуменно спросила гигантская ящерица.
Икота простер к ней руки:
– Позволь мне уйти с твоих глаз! И если, когда меня не будет вблизи, к твоему сердцу прикоснется любовь и ты позовешь меня особенным голосом - я тотчас вернусь! Вернусь твоим женихом!
– он поклонился ей до земли и бросился за кряжистый дуб, чьи ветви раздались широко в стороны.
Маленький кавалер прибегнул к силе, которой его одарил Флик дер Флит, стал невидимым и взлетел. Не минуло пары минут, а он очутился уже так близко к Оттилии, как только возможно. Невидимка поглаживал, задорил ласками ее нежные чувствительные местечки - и сладкая дрожь проняла исполинское туловище.
– А-ах!
– не сдержалась Оттилия, и на этот раз порыв ветра оказался несколько ощутимее прежнего: кряжистый дуб затрещал от корней до кроны, а листвы на нем словно и не было.
Икота, пользуясь безопасным положением, не подумал прервать начатое искушенный, старательный, а уж какой чуткий! И та, которая познавала это впервые, совсем разомлела.
– Любовь прикоснулась к моему сердцу...
– призналась она в истоме. Затем прозвучала мольба до того трогательная, что нечего и пытаться представить это: - Иди же, маленький!
Горестному ли крику или, наоборот, безмолвию предалась бы Оттилия - не покажись любимый? На это невозможно ответить, ибо он был тут как тут, преисполненный еще большего изящества и галантности. Она положила голову на траву, и язык - длинный нежный язык громадной ящерицы - вытянулся к нему, трогая бородку, усы, губы.
– Обожаю...
– у влюбленной столь учащенно билось могучее сердце, и возбуждение дошло до такой умопомрачительной степени, что она совершенно не владела собой.
– Обожаю, милый-сладкий-хороший!
– самозабвенно шептала Оттилия, и Икота увидел, как в потускневших глазах забрезжил
– Я не знаю, что со мной, уж не хочу ли я тебя съесть?
– прошептала она с отчаянным вожделением и добавила завороженно: - Я проглочу тебя, чтобы ты был во мне...
Кавалер никогда не позволил бы себе побледнеть, а тут ему как нельзя более помогли бородка и усы, на лоб же он надвинул шапочку с пером. Он мог бы стать невидимым и взмыть в небо... Мог - одари его Флик, вместе с волшебной силой, еще и трусостью.
Все ли дары уместны или нет - но иной раз и трудно же бывает тем, кому остается одна только храбрость.
Икота ответил невесте голосом, в котором не желал бы слышать и намека на дрожь:
– Если я буду внутри тебя, то как же смогу прикасаться к тебе моей любовью?
Оттилия смотрела на него пристальней пристального и спросила задумчиво:
– Не сможешь?
– А ты попробуй представить. Неужели не понимаешь?
Она помолчала.
– Я поняла... Но знаю еще недостаточно! Так не будем терять время...
– И пойдем к венцу!
– живо закончил за нее Икота.
– Ведь мы только жених и невеста, и нас еще ждет свадьба!
– он прильнул к ее уху: - Зачем нам брать с собой страшилищ? Уж не на смех ли?
Оттилия вспомнила о тех двоих и посмотрела на них более опытным, критическим глазом:
– Они твердили мне про средство, которое им поможет...
– Мне известно средство получше, и только невежа может не признать его!
– объявил Икота.
– Их нужно обучить приятным манерам - кто, хотел бы я знать, способен не похорошеть от этого?
Он указал на расщепленную колоду и объяснил: следует защемить в нее копыто одного и хвост второго, чтобы приятели учились отвешивать друг другу поклоны и произносить "мерси", как оно принято в свете. Когда они станут делать это отменным образом, разве не облагородится и их внешность?
Ящерица захотела непременно увидеть еще двоих благородных кавалеров.
– Ах, манеры!
– сказала она.
– Пусть будут!
Она не договорила, а два друга уже припустили своей дорогой и, по обыкновению, в разной манере: Рыбакляч хромал на три ноги, а Жобль задевал ослиными ушами за сучья и переворачивался на лету.
Оттилия, которая до этой минуты думала исключительно о любви, неожиданно для себя прыснула - Рыбакляч так и шарахнулся вбок: чтобы застрять промеж двух берез, росших из одного корня. А у Жобля ослиный хвост свернулся петлей - и то ли верхушка елки попала в нее, то ли петля поймала верхушку, но только чудище повисло вниз головой. Оно заорало громче, чем орали бы двадцать ослов в случае известного успеха.
На застрявшего Рыбакляча кинулись юркие ласки - и как щекотали и кусали, шныряя по туше! Он кряхтел, пыхтел, фыркал, а более всего визжал - и было в его визге что-то такое, чего, несомненно, не было бы, если его просто резать. В то время как он исходил этими звуками, хорьки, сбежавшись под елку, подпрыгивали, вцеплялись зубами в длинные уши Жобля и принимались раскачиваться, взмахивая хвостами и направляя движение.