Отто Шмидт
Шрифт:
Визе, рассказывая в своей книге о подготовке плавания 1932 года, уделил особое внимание работе над прогнозом: «Уже с осени 1931 года я тщательно собирал все сведения о погоде… За каждый истекший месяц вычерчивались карты давления, ветров и температуры. Эти карты сулили нам очень радужные перспективы, и к началу лета уже можно было с уверенностью утверждать, что мы попадем в «малоледовитый» год. К сожалению, прогноз состояния льда можно было дать только для района к западу от Новосибирских островов, так как восточнее этих островов метеорологических станций в то время было очень мало» (1946, с. 65). Тревожило и то, что полвека назад парусно-паровая «Вега» А. Э. Норденшельда с машиной в 60 л. с. зазимовала в Чукотском море всего в 200 километрах от цели похода — Берингова пролива, и, видимо не случайно. Но причины столь неблагоприятного развития событий оставались непонятными, и это внушало опасения. Можно понять тревогу Шмидта, положившегося на своих судоводителя, прогнозиста и современное по тем временам судно (превосходившее по мощи машин свою славную предшественницу по крайней мере в тридцать раз)! Как и не признать того,
В любом случае главное событие навигации 1932 года в Советской Арктике — поход «Сибирякова» (вместо «Седова», оказавшегося на ремонте) по всей трассе Северного морского пути от Архангельска до Петропавловска-Камчатского за одну навигацию — впервые в истории арктических исследований! Советские партийные и государственные верха приветствовали любые подобные успехи на фоне провалов пятилетки и голода, сопровождавшего коллективизацию. Такой поход был практически подготовлен всем развитием событий еще досоветского периода и отвечал реальным нуждам государства, но в то время объяснялся как достижение нового строя. Несомненно одно — возглавив этот поход, Шмидт удачно вписался в ситуацию, сложившуюся в стране, и объективно стимулировал своей деятельностью дальнейшее освоение Арктики.
Ледовые прогнозы Визе интересовали не только руководство экспедиции или судоводителей, но, как оказалось, еще и подруг моряков: «Пройдем ли мы в одно лето в Тихий океан или зазимуем?.. Большинство жен задавали мне этот вопрос по нескольку раз в день. Впрочем, может быть, мой ответ не удовлетворял их и им было бы приятнее услышать предсказание о зимовке?.. Не думаю — все они были такие славные…» (Визе, 1946, с. 58–59). Известно, что во все времена первопроходцы относились к своим надеждам и тревогам с долей юмора, но, очевидно, не все… особенно хозяйственники. «Малашенко (завхоз. — В. К.)не спит четвертую ночь, в Архангельске он уже успел обрасти колючей бородой, глаза его блестят лихорадочно… Он ходит в каком-то трансе, говорит мало и на указания начальника отвечает только коротким «есть» — и делает это «есть». Нервный Копусов бродит тенью, и глядеть на него жутко — доживет ли до выхода в море? Если Малашенко удается иногда вздремнуть минут на пять — десять, хотя бы прислонившись в трюме к ящику, до ближайшего окрика «полундра», то для Копусова никакой отдых уже невозможен. Руки его трясутся, походка стала нетвердой». (Визе, 1946, с. 54–55). Как всегда, перед выходом в море происходит масса недоразумений и накладок, причем не по вине участников плавания. Например, одесские железнодорожники вместо Архангельска направили заказанные овощи в Астрахань, где их и так хватало, — и т. д. и т. п., вплоть до момента, когда Шмидт, потеряв терпение, заявил: «Черт с ним, с этим грузом, обойдемся и без него». К сожалению, среди «груза» оказался самолет ледовой разведки, без которого удалось бы избежать многих неблагоприятных ситуаций…
С выходом в море 28 июля чувство юмора вновь вернулось к участникам плавания. Капитан с удовольствием поведал соплавателям, как однажды Северная контора Совторгфлота в борьбе за отмену так называемой «полярки» (дополнительной оплаты за рейсы в Арктику) поставила вопрос перед соответствующими инстанциями о переносе полярного круга ближе к полюсу! Визе с удовлетворением отметил, что это «новшество» не коснулось навигационных карт в штурманской рубке.
Новая Земля — исходный рубеж любого полярного плавания на восток, которое может проходить несколькими путями. Наиболее освоенными считались к тому времени южные — проливами Югорский Шар или Карские Ворота. Правда, еще Русанов предупреждал о ледовых опасностях восточнее этих проливов, о том же было известно по многим предшествующим экспедициям и плаваниям. Плавание Маточкиным Шаром, одним из самых замечательных мест по красоте в нашей Арктике, означало для многих возвращение к былым дням. Сам Владимир Юльевич принимал активное участие в создании арктической обсерватории на берегах пролива в начале 1920-х годов, а другие участники плавания (радист Кренкель, геофизик И. А. Русинова) там зимовали. Однако никакие уговоры полярников задержаться у обсерватории не повлияли на Шмидта, буквально гнавшего судно на восток. Тем не менее задержка все же состоялась при встрече с ледоколом «Ленин» в Белушьей губе. Он обеспечил проводку судов Карских экспедиций на Обь и Енисей. О результатах встречи известно по крайней мере из двух источников.
По Визе, «…чтобы выяснить положение, Отто Юльевич, Владимир Иванович и я отправились на «Ленин», где мы были радушно встречены капитаном Эгге (он командовал ледоколом «Красин» при спасении итальянцев в 1928 году. — В. К.),начальником морской службы Комсеверпути М. И. Шевелевым и начальником морской проводки Карской операции В. Г. Шибинским. Мы узнали от них, что за несколько дней до нашего прибытия «Ленин» сделал ледовую разведку на восток от Маточкина Шара, причем обнаружил между Новой Землей и островом Белый ледяной массив шириной в 150 миль. По словам командования на «Ленине», лед на протяжении первых ста миль был разреженный и уже сильно изъеденный, но дальше на восток находились сплоченные девятибалльные льды. Ввиду такой ледовой обстановки командование Карской экспедицией считало более благоразумным выждать улучшения в состоянии льдов, которое должно было наступить в близком будущем, так как лед носил уже резкие признаки разрушения. К сообщению о «тяжелом» состоянии льдов в Карском море мы отнеслись спокойно, так как хорошо знали, что у руководителей Карской операции существует профессиональная привычка переоценивать состояние льдов в неблагоприятную сторону. В том, что 1932 год, вопреки утверждению ледоразведчиков с «Ленина», не является тяжелым в Карском море, я был твердо убежден и в данном случае верил больше своим прогнозам» (Там же, с. 45).
Б. Л. Дзердзеевский (с этим именем читатель встретится на страницах настоящей книги не однажды) также оставил свое описание встречи, отражавшее другой взгляд на поход «Сибирякова»: «В 1932 году я был синоптиком Карской экспедиции, штаб которой помещался на ледоколе «Ленин». После проводки сквозь льды Карского моря транспортных судов «Ленин» стоял в одном из проливов Новой Земли, когда туда подошел «Сибиряков», шедший в поход по Северному морскому пути. О. Ю. Шмидт вместе с В. Ю. Визе, В. И. Ворониным и корреспондентами приехал на ледокол, чтобы получить сведения о состоянии льда, погоды и другие обычные и необходимые в таких случаях материалы. Я был занят и не знал о приезде сибиряковцев. Но, проходя по коридору, неожиданно услышал голос, который мгновенно узнал. Войдя в кают-компанию, я убедился, что это действительно говорил Отто Юльевич. С внутренней страстностью и столь же присущей ему внутренней выдержкой и спокойствием он рассказывал начальнику нашей экспедиции детали плана начатого похода «Сибирякова».
На ледоколе «Ленин» в то время находились капитаны, не раз проводившие суда сквозь арктические льды к устьям сибирских рек, и, понятно, после отъезда гостей поход «Сибирякова» оживленно обсуждался. Нельзя сказать, чтобы он встретил полное одобрение. Вероятнее предположить, что если бы судьба рейса решалась тогда на «Ленине», то он вряд ли был осуществлен. К счастью, это было не так, и «Сибиряков» успешно закончил свой поход» (1959, с. 217).
Главная разница в восприятии участников описанных событий состояла в том, что моряки с «Ленина» опирались на собственный опыт, но прошлый, а морякам «Сибирякова» предстояло получать новый с расчетом на его использование в будущем, и все преимущества (как и риск), как показали события ближайших двух месяцев, оказались именно у экипажа «Сибирякова». Однако точку зрения моряков «Ленина» понять несложно, тем более что Дзердзеевский не упоминает об одной важной детали: в распоряжении Шмидта не было самолета — ледового разведчика, который был на ледоколе «Ленин». Однако в работе первопроходцев наряду с повышенным риском всегда присутствует еще один фактор, известный в Арктике (и не только!), — «его величество случай».
Спустя неделю тяжелая летающая лодка с «Ленина», пролетая над Маточкиным Шаром, была сброшена в его воды свирепыми здешними ветрами, причем погибла половина экипажа, включая командира Л. М. Порцеля. Кому-то случай сопутствует, а другим нет… Правда, возможно другое толкование этого таинственного фактора: кто-то умеет им пользоваться, а другим — не дано, а как кому — выясняется обычно в разгаре событий… В нашем случае «Сибиряков» выполнил свою программу и без ледового разведчика, но с ним бы он сделал то же самое еще лучше, а главное, не столь рискованно…
Карское море, подтвердив еще раз качество прогнозов Визе, порадовало сибиряковцев отсутствием льда. Правда, последнее обстоятельство раздосадовало киногруппу во главе с В. А. Шнейдеровым, которым нашлась работа позднее. О льдах по радио предупреждали суда Карской экспедиции, находившиеся в пути.
Тем временем встречное плавание Особой Северо-Восточной экспедиции во главе с Евгеновым проходило своим путем. В последних числах июня Владивосток (практически одновременно с выходом «Сибирякова» из Архангельска) покинула целая флотилия разнотипных судов: пять крупнотоннажных пароходов с металлическими баржами и катерами, включая моторнопарусную шхуну. Возглавлял ее в качестве флагмана ледорез «Литке» (капитан Н. М. Николаев, отличавшийся как опытом, так и сильным характером), на котором находилось руководство экспедиции (Дальстрой представлял чекист Ю. С. Шифрин), а также (по примеру Карских экспедиций) научный штаб. В него вошли А. Г. Геворкянц, К. А. Радвилович и H.H. Гакен, все с большим полярным опытом. На палубе парохода «Сучан» (капитан Хренов) находился поплавковый самолет Р-5 (пилот А. Ф. Бердник) в качестве ледового разведчика, а в трюмах — двести заключенных с охраной, по терминологии тех лет «работники Дальстроя». По подсчетам магаданских историков, всего на судах экспедиции помимо экипажей находилось 867 человек разного общественного положения. В большинстве своем это были проштрафившиеся перед советской властью лишенцы, расконвоированные зэки, ссыльные и прочие представители асоциального элемента, направлявшиеся поднимать Колыму, а также 130 женщин и 80 детей, не считая двух родившихся в море… Многие из этих будущих полярников настолько не отвечали условиям Арктики, что Евгенов, встретив в море пароход «Лозовский», предпочел вернуть на материк часть своего контингента. Заселение Чукотки ГУЛАГом в пропагандистской частушке тех лет выглядело бодренько и приличненько:
Ах, зачем и почему По какому случаю, На Чукотку еду я, Сама себя я мучаю. Меня, милую красотку, Потянуло на Чукотку, Не поеду я в Париж, Милый, не уговоришь!Спустя много лет, в противовес несбывшимся надеждам «работников Дальстроя», бард (сам полярный геолог по основной специальности, знающий Чукотку не понаслышке) описал реалии, ожидавшие их за полярным кругом:
Опять пурга, опять зима, Придет, метелями звеня. Уйти в бега, сойти с ума Теперь уж поздно для меня. Здесь невеселые дела, Здесь ветры дышат горячо. А память давняя легла Зеленой тушью на плечо.