Отто Шмидт
Шрифт:
29 сентября начали околку судна вручную с помощью ломов и багров, временами прибегая снова к помощи аммонала. В ближайшие дни судно посетили чукчи на двух собачьих упряжках с острова Колючин. С их помощью Шмидт 3 октября отправил на Большую землю восемь больных и тех, кого «обязался перед их учреждениями вернуть… в случае задержки «Челюскина»… (т. 1, с. 37).
16 октября «Челюскин» был у мыса Икигур, от которого до Берингова пролива оставалось всего 40 миль. Однако полярное счастье переменчиво — потому что вскоре льды потащили «Челюскин» в глубь Чукотского моря на северо-восток. Этот дрейф проходил в условиях антициклональной погоды, когда было видно побережье от мыса Принца Уэльского на Аляске и до долгожданный мыс Дежнева на Чукотке. Хуже было другое: «Нас тревожит температура воздуха: в последние дни она доходит до 16° холода. Это значит, что льдина все больше и больше сплачивается, смерзаются отдельные ее куски. Нам все труднее и труднее будет вырваться из ее объятий, даже если и будут сильные штормовые ветры, которые в иной обстановке могли бы эту льдину разломать. 19 октября приближаемся к мысу Инцова. Нас отделяет 35–40 километров от Берингова пролива. Только 40 километров! Но в этот день начинается сильный обратный дрейф, дрейф на северо-запад, и мы снова идем мимо мыса Сердце-Камень… Семь дней нас тянет на северо-запад. Некоторые уже с горечью говорят, что мы снова подходим к острову Колючин, от которого с такой радостью ушли двадцать дней назад. К вечеру 25 октября дрейф меняется. Очевидно, снова делаем петлю. Очевидно, нас снова поворачивает к Берингову проливу. Снова мы должны пройти мимо мыса Сердце-Камень? Кто-то уже подсчитал, что мимо мыса Сердце-Камень нас уже тащит в девятый раз!» (Баевский, 1934, с. 158). Так проходили дни за днями, испытывая человеческое терпение, к которому обстановка время от времени добавляла нечто новенькое, например самовозгорание угля в трюме № 2. Для ликвидации пламени потребовалось двое суток.
Прихотливый ледовый режим Чукотского моря, испытывая на износ человеческое терпение и надежды, продолжая преподносить измученным людям сюрприз за сюрпризом. Набитая льдом акватория подчинялась взаимодействию двух различных систем потоков льда, характерных для Северного Ледовитого океана, — истоков дрейфа в направлении Атлантики, известного со времен Нансена, и независимой от него самостоятельной системы кругового дрейфа по часовой стрелке вдоль берегов Аляски и Канадского арктического архипелага, впервые предсказанного Колчаком. В полной мере эффект этого взаимодействия не изучен до настоящего времени и уже поэтому здесь и в наше время моряк может столкнуться с самой неожиданной ситуацией. Но во времена «Челюскина» эта особенность здешних вод была неизвестна и людям, населявшим беспомощное судно, оставалось только ждать и надеяться, пока судно не оказалось в Беринговом проливе.
По Баевскому, «1 ноября проходим меридиан мыса Дежнева. Вот он — Берингов пролив — прямо к югу от нас. Хотим форсировать это небольшое расстояние… Снова и снова ведем подрывные работы. Попутный дрейф все продолжается. 3 ноября находимся в Беринговом проливе. Четвертого нашу льдину впирает между мысом Дежнева и островом Диомида. В проливе льдина, к большому удивлению, не ломается и не уменьшается в размерах. К вечеру попутный дрейф, достигавший полутора километров в час, начинает слабеть. Потом дрейф приостанавливается. Дрейфа нет. Стоим неподвижно. К ночи, несмотря на то, что продолжает дуть попутный ветер, начинается обратный ее дрейф. Мощные массы воды, до этого нагнетавшиеся в Тихий океан, хлынули обратно, и нашу льдину вместе с «Челюскиным», как пробку, выбрасывает из Берингова пролива обратно в Ледовитый океан» (1934, с. 159).
Борение природных факторов (нередко «натуре вопреки, наперекор стихиям»…) сопровождалось столкновением ведомственных интересов. Дневник Воронина зафиксировал, что «…4 ноября получили радиограмму от командования Северо-Восточной полярной экспедицией на ледоколе «Литке», предлагавшего нам помощь… Зная крепость окружающих нас льдов, тогдашнее состояние «Литке» (он ежечасно принимал внутрь корпуса до двухсот тонн воды, с откачкой которой едва справлялись его водоотливные средства) и вообще его ограниченную способность к форсированию тяжелых льдов… я отказался от его помощи» (Бочек, 1969, с. 229–230). Бочек также приводит ответ Шмидта на повторное предложение помощи с «Литке»: «Помощь «Литке» при известных обстоятельствах может оказаться необходимой, мы тогда обратимся с просьбой и примем ее с благодарностью. Сейчас положение еще неопределенное. Со вчерашнего вечера «Челюскин» быстро дрейфует на север, что дает нам надежду на разлом поля»… Получив дважды отказ, мы считали, что командование «Челюскина» уверено в благополучном исходе, поэтому начали устранять течи в корпусе с помощью цементных ящиков и ремонтировать рулевое управление» (1969, с. 232). В истории существует немало примеров, когда профессиональное решение подменялось ведомственным (в описанном случае Главсевморпути и Дальстроя), в котором не могло быть ни правых, ни виноватых.
В результате для «Челюскина» время было безнадежно упущено. Когда 12 ноября «Литке», кое-как подлечив собственные раны, вышел из бухты Провидения на помощь «Челюскину», тональность его сообщений в эфире менялась к худшему день ото дня. Если 14 ноября с «Литке» сообщалось о чрезвычайном риске плавания, то на следующий день отмечалось, что «дальнейшее продвижение «Литке» командование считает недопустимым». 16 ноября машины «Литке» получили команду «стоп!», когда расстояние между судами составляло всего 20 миль. За последующие сутки 17 ноября одна авария сменяла другую.
В тот день Куйбышев известил руководство Северо-Восточной экспедиции, что «Литке» в своих спасательных операциях передавался «в полное распоряжение О. Ю. Шмидта». Ответ Бочека («Приветствую распоряжение заместителя председателя Совнаркома Куйбышева, для себя считаю честью быть в вашем распоряжении») по смыслу напоминал молебен «во здравие». Зато его концовка явно носила заупокойный характер: «Прошу вашего срочного распоряжения на немедленный выход изо льдов». На «Челюскине» никого такое противоречие не удивило, тем более что в эти дни Бочек и капитан Николаев обсуждали возможность посадить свое судно на мель, чтобы избежать хотя бы гибели экипажа.
Создавшееся положение требовало от Шмидта чрезвычайных решений, для чего он созвал на «Челюскине» совещание, описанное его секретарем Семеновым. Шмидт без какого-либо вступления «…своим обычным спокойным голосом прочел текст обоих телеграмм — сначала Куйбышева, потом Бочека. Все молчали…
— Ну, у нас не военный совет в старину, где всегда начинал младший, — шутливо заговорил Отто Юльевич и, обратившись к Воронину, предложил: — Что нам скажет Владимир Иванович?
Воронин пожал плечами:
— Что сказать? «Литке» не сообщает даже, сколько у него осталось угля…
Воронин не хотел высказываться первым. Молчали и остальные.
Не выдержал, как всегда, Вася Копусов. Со свойственной ему горячностью он вдруг резко бросил:
— Отпустить!
— Отпустить! — тотчас подтвердил Баевский, заместитель Отто Юльевича.
— Отпустить! — немного подумав, сказал летчик Бабушкин.
Снова все молчат.
Слово берет Отто Юльевич. Он говорит, что настроение на «Литке» неважное, — текст телеграммы Бочека вполне выдает это, — и челюскинцы должны принять при данных условиях наилучшие и разумнейшие решения.
Выступает Воронин.
— Вредно в такой момент митинги да судовые советы создавать. Это ширма, которой хотят себя загородить, — хмуро говорит Воронин.
Отто Юльевич вмешивается:
— Ну, правда, это немножечко старомодно, и сейчас руководителей не жалуют за такие приемы руководства. Но мы не можем их винить…
Отто Юльевич говорит мягко, но в его мягком разъяснении звучит твердая политическая линия руководителя экспедиции.
Снова наступило молчание.
— Отпустить! — с облегчением высказался штурман Марков.
— Отпустить! — подтверждает штурман Гудин.
— Отпустить! — подтверждаю я. — Я думаю, товарищи, что при таком состоянии экипажа «Литке» не сможет нас выколоть из льдины…
Я высказываюсь последним. Шмидт некоторое время молчит, поднимает глаза и по очереди оглядывает лица присутствующих.
— Товарищи, по-видимому, единодушное мнение всех присутствующих — отпустить «Литке». Отпустим его, товарищи!» (Семенов, 1934, т. 1, с. 173–174).