Отвага (сборник)
Шрифт:
А каково мне?
Неприятнейшим образом вел себя Сычов, мой предшественник. Со мной он здоровался насмешливо, словно говорил: вот что ты наделал, сосунок. Жизнь-то человеческая и ответ за нее — не песенки петь. При мне, мол, такого не было… Теперь он часами просиживал на корточках у дверей тира. Возле него останавливались станичники, о чем-то говорили, качали головами и поглядывали при этом через дорогу на мои окна…
Не знаю, что бы я делал, не будь рядом Ксении Филипповны и Коли Катаева.
— Хватит киснуть,
Зашел и Коля Катаев. Мы пораскинули, кого определить Славке Крайнову в «опекуны».
— Как-то надо по-человечески, — ерошил свой чуб комсомольский секретарь. — А то как же получается — формально свести его с кем-нибудь: вот, мол, тебе общественный воспитатель. И пойдет вся механика насмарку…
— Верно, — подтвердил я. — Пацан и так напуган.
— Что, если их подружить с Чавой, то есть с Сергеем Денисовым?
Я пожал плечами:
— А чему он его научит?
Коля рассмеялся:
— И ты туда же… Э-эх, товарищ инспектор! Пора бы людей изучить. Для тебя, если цыган, то…
— Ерунда! Я говорю об образовании Денисова. Ну это самое, кругозоре…
— Серега — заводной парень. Природу, животных любит. Поет, танцует.
Уж лучше бы он об этом не вспоминал. Серьезно выступать против Чавы нельзя. Еще заподозрят, что из-за библиотекарши.
— Денисов, Денисов… Может быть, ты и прав.
— Конечно! — подхватил Коля. — Главное сейчас что? Увлечь чем-нибудь пацана. А образование ему школа даст. Пока лето, Крайнов может походить у Сереги подпаском…
— Пойдет он тебе в пастухи, держи карман шире! Городской.
— А знаешь, что мне Славка сказал? — продолжал Катаев. Он-то, видно, сразу почувствовал, что по-человечески с пацаном я так еще и не поговорил. — Там, в городе, голубятню он хотел соорудить. Очень увлекается этим делом. Построили они с дружками голубятню на крыше своего девятиэтажного дома, а их домоуправ погнал. Вид, говорит, современный портит. Вот и обидели мальцов. Я понимаю, что это был только повод для побега. А все-таки, значит, лежит у него душа к живому, к природе…
— Это надо учесть, — сказал я. — Но у меня есть еще одна мыслишка… Как ты считаешь, если попытаться увлечь ребят самбо? Конечно, кто хочет.
Коля сразу сообразил, что к чему.
— Это ты надумал после того вечера, когда Женькины дружки драку устроили?
— Верно, — признался я.
— Ты спрашиваешь, стоящее ли дело? Только предложи — я первый прибегу. Пригодится. Да и жирок порастрясти… — Он со смехом похлопал себя по поджарому животу. — Какой у тебя разряд?
— Мастер.
— Иди ты! Вот сила… То-то ты их
— Ну, преувеличиваешь, — смутился я. — А заниматься где?
— Это сейчас просто, в школе. А когда учеба начнется, как-нибудь согласуем с директором, а он — с учебным процессом… И вообще, если у тебя такое спортивное настроение, можешь прийти на стадион. В футбол играешь?
— В школе гонял.
— Случаем, не на воротах стоял?
— Нет, защитник…
Коля окинул меня взглядом:
— Для твоей комплекции подходяще.
Так с его легкой руки началась моя деятельность в спортивном обществе «Урожай».
Я последнее время не видел Ларису. Говорили, она мотается по бригадам на лошади. Развозит читателям книги, проводит конференции и рьяно собирает экспонаты для местного музея. Вообще я убедился, что слова у нее не расходятся с делом.
Стояли жаркие, дремотные, зыбкие от марева дни.
Я все ждал вызова в прокуратуру, но следователь словно забыл о моем существовании.
Работы у меня скопилось достаточно. И в ней я находил забвение.
После некоторых колебаний я все-таки пошел к мужу Клавы Лоховой.
Дом Лоховых стоял на отшибе. Вдоль дорожки от калитки до самой хаты был разбит цветник. Цветы подобраны так, что самые высокие росли позади низких, не затеняя и не заслоняя их. Меня поразили бирки с названиями, болтающиеся на вбитых в землю колышках. Для того, видно, чтобы осенью, когда созреют семена, не смешать их, не перепутать.
Конечно, все это было сделано Тихоном, Клава вряд ли к чему прикасалась: магазин открывался с утра, а закрывался чуть ли не с поздней зарей. А кому не хочется иметь такой уютный дом? Вот она и пеклась о том, чтобы мужа не трогали.
С ним я разговаривал буквально десять минут.
По словам Нассонова выходило, что Тихон — отъявленный лентяй и лежебока, уклоняющийся от работы. А я встретил работящего мужика, спокойного и приветливого.
Выслушав меня, он только покачал головой:
— Ну, Клавдия Никаноровна зря меня бабой представила. Рад бы пойти трудиться, да болячки не пускают. — И показал вполне официальный документ, в котором значилось, что Лохов — инвалид второй группы. Оказывается, у него было удалено одно легкое. Застарелый туберкулез…
Конечно, после такого говорить с ним о работе в колхозе было бы просто неприлично. Не корить же человека за его болезни!
Я извинился за визит, откозырял и даже выразил обиду, что Клава поставила меня в неловкое положение.
— Ничего, бывает, — проводил меня до калитки Тихон. — Я вас понимаю, товарищ инспектор. Что теперь Лохов? Вроде пенсионера получается. А ведь в свое время всю тайгу обошел… с геологическим рюкзаком.
Даже в такую жару у него была наглухо застегнута рубашка. С виду — крепкий, здоровый мужик. Вот не повезло!