Отвага Соколов
Шрифт:
– Я всегда буду помнить эту ночь. Всегда. Кивнув, он ответил комплиментом:
– И я тоже, моя красавица.
Он не стал спрашивать ее имени: его нетрудно будет узнать в самое ближайшее время, и когда оно станет известно ему, эта женщина навсегда поселится в его сердце. Но он никогда не станет называть ее имя вслух. Одевшись, они спустились со скалы и направились вдаль от берега – к сапогам, лежавшим у крайней отметки приливов. Они вытряхнули из обуви крошечных голубых крабов, устроивших себе там ночлег, со смехом
– Я знаю, что его здесь нет, – сказал Ян, – но дело не ждет. Куда он подевался?
Кейт в точности знала, где находился Дугхалл, знала и то, чем он занимался все эти ночные часы.
– Он скоро вернется. А что случилось?
– Алви попросила меня привести его к ней. То, что она узнала у дороги, не предвещает нам ничего хорошего. Алви испугана и ждет там же, у дороги. Она сказала, что может рассказать о том, что ей стало известно, но не хочет повторять это перед каждым в отдельности.
Кейт поднялась.
– Я схожу за ним, – сказала она, но идти ей не пришлось. Дугхалл уже подходил к лагерю, и улыбка еще не до конца сошла с его губ. Но в тот же миг Кейт с горечью увидела, как улыбка эта вдруг исчезла и печаль, проступившая в глазах Дугхалла, наполнила ее душу жалостью к дяде. Тем не менее Алви и ее новости – какими бы они ни оказались – ждать не могли.
Ян повел их обоих к дороге – к маленькой девочке, стоявшей на ней.
– Вот и мы, – сказал Дугхалл. – Что ты обнаружила, дитя мое?
– Идет беда, – ответила она. – И у нее чересчур много ног. Дорога кричит о муках умирающих и плачет по погибшим. Она говорит мне о страданиях, страхе и смерти, но не от болезни. Идет война.
– А откуда приближается война? – спросил Дугхалл. Кейт заметила, как сжались его губы; лицо дяди превратилось в маску спокойствия, однако она чувствовала исходивший от него запах страха.
– Оттуда, – сказала Алви, указывая на юго-восток. Туда, где находились вместе с войском сыновья Дугхалла.
– Что еще сказала тебе дорога? – спросил он. Голос его дрогнул, хотя он и попытался скрыть это.
– Можешь ли ты сказать, кто жив, а кто умер? Алви качнула головой:
– Все убитые незнакомы мне, и сейчас они слишком далеко от нас. Одиночные голоса утопают в общем шуме. – Помедлив немного, она продолжила: – Я могу сказать лишь, что многие бегут, спасая свою жизнь, а другие преследуют их. И ничего больше, кроме того, что они движутся прямо на нас.
Ян и Кейт обменялись взглядами.
– Это и есть то нападение, о котором ты говорил? – спросила Кейт дядю.
– Наверное, да, – ответил Дугхалл. – Так говорит мое сердце. И нутро тоже. Придется мне провести некоторое время за зандой, и когда я закончу гадание, все станет ясным.
Он направился к лагерю, а Кейт нагнулась и крепко обняла Алви:
– Как ты себя чувствуешь?
– Мне жаль, что мой отец не был хорошим человеком, –
– Я знаю. Мне очень жаль.
– Я пыталась уловить какой-нибудь знак от него, когда узнала, что к нам приближается война, – продолжила Алви. – Я хотела отыскать его душу… узнать, видит ли он меня. Ищет ли. – Слезы бежали по щекам девочки, и голос ее дрожал. – Я хотела убедиться в том, что он любил меня. Ведь он пришел за мной.
– Алви, за всю жизнь он не знал ничего лучшего, чем ты, – уверяла ее Кейт. – Он любил тебя. Я слышу внутри себя его голос и могу прикоснуться к его воспоминаниям. Ты занимала в его сердце особенное место. Его мысли о тебе были по-настоящему чисты и добры. Верь мне.
Глава 44
Дугхалл отправился со своей зандой на скалу – ту, на которой провел ночь с женщиной. Он разложил черный шелк на сглаженной ветрами и дождями поверхности камня и сел скрестив ноги и зажав серебряные монеты в левой руке.
Все, что мы делаем в жизни, бывает в первый и в последний раз. Обычно мы помним первый и редко подозреваем, что последний окажется последним. Слова Винсалиса, предваряющие его «Книгу мук». Эта фраза навсегда осталась в его памяти. Солнце согревало его лицо, ритмичный шум прибоя и запах соленой воды успокаивали, а негромкие крики береговых птиц, сновавших у края воды и отбегавших от нее, словно в опасении замочить ноги, казалось, лишь подчеркивали значимость мгновения, одновременно и блаженного, и страшного.
Помолодев телом, в душе он по-прежнему оставался стариком, наделенным старческой памятью и страхами. В юности, делая что-то, не думаешь о том, что, возможно, занимаешься этим в последний раз; к старикам подобные мысли приходят нередко. И Дугхаллу сейчас казалось, что таких ночей, как прошедшая, в его жизни больше не будет.
В руке его лежали тяжелые монеты. Он закрыл глаза, сосредоточиваясь и прогоняя тревожные мысли, а затем просыпал монеты на потрепанный уже шелк и посидел немного с закрытыми глазами, потому что не хотел видеть, что ожидало его в будущем. Наконец, он заставил себя взглянуть на занду.
Она подтвердила ему, что он отправился в то самое неприятное путешествие, предвещанное предыдущим гаданием, – путешествие, которое следовало предпринять, чтобы оставалась надежда на победу. Еще занда говорила, что неизвестный враг будет обнаружен на полпути к нему. Конечно же, во главе войска, которое идет по пятам его сыновей, окажется Дракон, подумал Дугхалл.
Сектор Долга сообщил ему, что расплата уже недалеко, и Дугхалл вдруг поймал себя на мысли о том, что не худо бы знать, чего именно хотят от него боги, если, с их точки зрения, он еще не исполнил свой долг.