Отважный герой, нежные поцелуи

Грегори Джилл

Голос ее немного окреп, когда она произносила эти слова. Она нагнулась и взяла большую жесткую руку Уэйда. Она была такая большая – и Кэтлин хорошо помнила ее силу, – но теперь совершенно бессильно лежала поверх простыни, и безвольны и безжизненны были длинные загорелые пальцы.

– Он поправится, – пылко прошептала она самой себе. Но при этом смутное сомнение оставалось все же в ее сердце, словно спрашивая: тогда почему же тебя не покидает этот ледяной страх?

Она постаралась прогнать это чувство. Уэйд борется за жизнь, а она будет бороться за свою веру в него. Надежда – вот что

ему нужно теперь, надежда и смысл жизни. Она должна дать ему и то и другое.

– Уэйд, я знаю, что ты слышишь меня, – прошептала она. – Я здесь, и я тебя не оставлю. Мы будем жить вместе на ранчо, пока не станем такими старыми и седыми, что не сможем даже вспомнить свои имена. Пока не сможем вспомнить, как оседлать лошадь и как надеть сапоги. Но мы всегда будем помнить нашу любовь и день, когда признались в этом друг другу.

Лицо Уэйда покрылось потом. Он беспокойно задвигался во сне, и стон с хрипом вырвался из его груди, но потом, кажется, уснул крепче.

За все эти дни он ни разу так и не открыл глаза.

Кэтлин погладила его руку. Она молилась, глотая слезы.

– Она его не оставит. – Франческа покачала головой. – Все одно и то же – сидит там и смотрит на него. Скоро доктору придется приходить к ней.

– Не волнуйтесь из-за этого, Франческа. – Клинт отодвинул свой стул от обеденного стола. – Если понадобится, мы и на руках принесем ее завтракать.

На эти слова Франческа одобрительно кивнула и поспешила на кухню, а Клинт, взглянув на Ника, немного смущенно произнес:

– Похоже, братец нашел себе женщину такую же упрямую, как он сам.

– Да уж это точно. Вот только если бы он использовал свое чертово упрямство, чтобы побороть болезнь. – Ник потер воспаленные глаза. С того утра, как был ранен Уэйд, Ник спал не больше часа с небольшим в день. – Если бы я только подоспел раньше! Я уже несколько дней шел по следу Биггза. Вызнал, что этот сукин сын пользуется значком шерифа Пилтсона. Но не сумел поймать его вовремя…

– Хорошо, что ты подоспел туда тогда, когда подоспел, – прервал его Клинт. – Теперь незачем упрекать себя. Что было, то было. И самое меньшее, что мы можем сделать, – это притащить сюда его женщину и заставить ее проглотить хоть что-нибудь.

Ник обошел вокруг стола и кивнул.

– Ты прав. Если мы допустим, что с ней что-то случится, он с нас три шкуры спустит. Жаль, ты не видел, Клинт, как он смотрит на нее. Я вот видел их пару раз вместе – так вот, искры летели, как будто кто-то метал молнии посреди прерии.

– Значит, нам нужно о ней позаботиться. – Клинт направился к двери в сопровождении брата. – Давай-ка приведи ее вниз и проследи, чтобы она поела, а я посижу у Уэйда. Может, если я спою ему, он очнется. Он всегда терпеть не мог моего пения.

Ник тяжело вздохнул.

– Это потому, что оно похоже на крик осла.

– Тогда, может, оно проникнет в его толстую черепушку, он очнется и спустит меня с лестницы. – Клинт говорил весело, но лицо у него, когда он шел по ступенькам наверх, было угрюмое и осунувшееся.

Ник изо всех сил старался сохранить стоическое выражение лица и владеть своими чувствами, когда вошел в комнату к брату. Обоим им жизнь без Уэйда представлялась немыслимой – достаточно того, что они совсем недавно потеряли Риза. Уэйд должен выкарабкаться, но если он не очнется в ближайшее время, он не очнется никогда. Таково мнение врача.

В доме было тихо, жутко тихо. Из окна кабинета Риза Кэтлин увидела Бекки и Маркиза. Девочка сидела на траве под сосной и плела для Уэйда венок из одуванчиков. Голова Маркиза лежала у нее на коленях. Мирная картина, словно ничего и не произошло.

Но вчера ночью Кэтлин услышала, что Бекки плачет в своей комнате, и тут же, оставив Уэйда, пошла к сестре.

– Я не хочу, чтобы Уэйд умер! – рыдала Бекки.

– Он и не умрет. Он сильный. Он обязательно поправится!

– Ты обещаешь?

Она притянула сестренку к себе.

– Я… я не могу обещать, – с трудом, собрав всю решимость, выговорила она спокойным тоном. – Но я верю. И ты тоже должна верить, Бекки. Попытайся.

– Мы потеряли маму с папой, а ты потеряла Риза. Это несправедливо.

Срывающийся голос сестренки, ее залитое слезами личико… Кэтлин словно ножом резануло по сердцу.

– Да, но жизнь не всегда бывает справедливой, – спокойно ответила она. – Я думаю, что ты должна это понять, Бекки. И не оставлять надежду на лучшее.

– Уэйд и есть лучшее. Он лучше всех, добрее всех и красивее всех. – Она серьезно посмотрела на Кэтлин. – Если он поправится, ты будешь с ним снова дружить? Будешь к нему лучше относиться?

Кэтлин поцеловала ее в щеку.

– Ты угадала. Я собираюсь выйти за него замуж.

И теперь, сидя в кожаном кресле, в котором ее отец работал, строил планы, отдавая все силы, чтобы превратить свое ранчо в процветающее имение, где он наслаждался прекрасным видом, курил сигары и учил Уэйда, как управлять хозяйством, она подумала: насколько изменилась ее жизнь с тех пор, как она приехала на ранчо «Синяя даль», насколько изменилась она сама. И причиной всех этих перемен был Уэйд. И это место, и этот дом, и эта великолепная долина. Перед ней были разложены письма, которые она нашла в тот вечер, на танцах в честь Майского дня. Она достала их из ридикюля в ту ночь, когда был ранен Уэйд, но забыла и думать о них – до сегодняшнего дня. После того как Клинт, Ник и Франческа насели на нее и заставили сойти вниз на кухню съесть сандвич, она вспомнила о письмах и принесла их в кабинет Риза, чтобы прочесть.

Ей казалось, что это нужно сделать здесь, и нигде больше.

Она не думала, что на сердце у нее станет еще тяжелее, но именно так и произошло, когда она вновь перечитала слова, которые написала, будучи ребенком, – слова, полные надежды, пылкие, выражающие горячее желание узнать своего родного отца – человека, брошенного ее матерью. Но когда она начала читать письма Риза, в груди у нее словно завязался тугой узел, и душевная боль стала почти невыносимой.

«Моя дорогая дочка Кэтлин, я знаю, что ты не можешь меня помнить, но я тебя никогда не забывал. Ты была младенцем, который лежал у меня на руках и которого я убаюкивал каждую ночь. Я пел тебе песенки, сидя у себя в кабинете, глядя на звезды. Когда я пел, ты улыбалась, мирно засыпая.