Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома
Шрифт:
Она усмехалась в темноту, отпугивая призраки прошлого страшной плотоядной улыбкой.
И совесть ее тоже затихала.
…Утро она встретила не выспавшаяся, измученная. С красными глазами.
В голове навязчиво крутилась та самая считалка, приснившаяся ей в полудреме.
Стучал мяч…
— Элси, — резко позвала мадам Эванс прислугу.
Голос ее был стервозный, и девушка-служанка съежилась, понимая, что сейчас последует нагоняй. Выволочка ни за что.
— Что за гадкие звуки раздаются
— Что вы, мадам Эванс, — поспешила ответить служанка. — Разве кто посмел бы?!
— Но я же слышу! — рявкнула старуха, поднимаясь с пуфика. Попытки запудрить желчное лицо не увенчались успехом. Оно так и осталось темным, почерневшим от недосыпа. — Я еще не выжила из ума! Слышишь?!
Девушка испуганно таращила глаза на хозяйку.
— Нет, мадам…
Шум повторился за окном.
Старуха Эванс вихрем пронеслась к балконной двери, распахнула ее и выскочила на балкон.
Конечно, никого под ее окнами не было…
Но воспаленные, красные глаза старухи увидели и примятые цветы на клумбе, и истоптанную траву.
— Я же говорила! — торжествуя, выкрикнула она. — Они тут были! Играли! Кто?! Кто посмел завести детей?! Этой гадкой мерзости не будет в моем доме! Этих гнусных выродков! Ни одного! Утоплю всех, как щенят! Эй, там! Быстро сюда! Ищите всех этих сопливых мерзавцев и тащите сюда! О-о-о, они дорого заплатят за ослушание! Я их всех!.. Спущу шкуру!.. Засеку до смерти! А детей… всех отравлю, как крысят! Собственноручно затолкаю им отраву во рты! А рты зашью, чтоб не смели выплюнуть!
Старуха забежала в комнату и с грохотом закрыла застекленную дверь.
У нее кровь кипела — так хотелось причинить кому-то боль.
«Невинные дети так приятно пищат, когда их давишь», — подумала она.
По лицу ее пошла судорога от удовольствия, когда она подумала о страданиях ребенка. О том, как ее сухие узловатые пальцы вцепляются в детское лицо…
Старик Эванс не одобрил бы ее наклонностей.
Она лишь однажды заикнулась о том, что не терпит детей. Трагический случай в детстве, ах, обида до сих пор свежа, как вчерашняя, понимаешь, милый…
Но Эванс пресек ее грязные слова и запретил даже заикаться об этом.
И выпустить пар было просто невозможно. Сколько раз она искусывала губы до крови, сжимая кулаки и сдерживая себя из последних сил. Только бы не сорваться при муже. Только б не ударить…
О-о-о, от него приходилось скрывать многое, очень многое. Свое истинное лицо.
Он так и не увидел его, жалкий бесхребетный глупец!
Тут громко звякнуло, разбиваясь, оконное стекло.
И к ее ногам упал небольшой камень.
— Это что еще такое?! — мадам Эванс даже задохнулась от ярости. — Смеяться надо мной вздумали?! Да я вас столовым ножом!.. На куски!..
Но детский смех лишь усилился. Эти мерзкие паршивцы смеялись и издевались над ней!
А в окно, расколов стекло в еще одном месте, влетел еще один камень.
— Что… что это такое?! — прошептала мадам Эванс.
Она бросилась посмотреть, кто это там озорует.
Но следующий камень безжалостно ударил ей в губы, разбив их.
Мадам Эванс ощутила вкус крови. Мелкие осколки стекла впились в ее лицо, и она закричала от боли.
— Мерзавцы! — вопила она, отирая лицо. — Я передушу вас всех собственными руками!
Смех за окном стал страшным.
А на окно обрушился просто град камней.
Так не могли кидаться дети. У них недостаточно сильные для этого руки.
— Рогатки? Кто сделал вам рогатки?.. — вопила мадам Эванс.
Ей почудилось, что целая банда уличных мальчишек, этих отвратительных малолетних преступников, пробралась в ее сад.
Перелезла через решетчатую ограду.
Вытоптала ее цветы.
Мальчишки, грязные жестокие уличные оборванцы, деловито заплевали клумбы под ее окнами.
И теперь прицельно обстреливают ее камнями и круглыми металлическими шариками.
Жестоко развлекаются.
Им все равно, что ей больно.
Им просто нравится причинять ей боль и пугать ее.
И наслаждаться ее бессильной яростью — тоже.
— Да как вы смеете!
В голосе мадам Эванс послышались слезы.
Один из круглых металлических предметов попал ей прямо в глаз, и старуха закричала, прижимая ладонь к лицу.
Она была серьезно ранена.
Она показала своим преследователям свою слабость, свою уязвимость.
И они снова разразились ужасным жестоким смехом.
— Прекратите!..
Но обстрел комнаты продолжался.
Окно было разбито, изрешечено словно пулями.
Эти же крошечные злые пули врезались в тело мадам Эванс.
И она орала, словно ее расстреливают. Да это и был расстрел, безжалостный и жестокий.
— Хватит!
От ее тона, каким она пыталась приказать, запретить экзекуцию, жуткий смех стал только еще страшнее.
А потом вдруг в комнату влетел горящий снаряд.
Неповрежденным глазом старуха успела увидеть, что он влупился в стену, и дорогие шелковые обои тотчас же вспыхнули.
Пламя пробежало до самого потолка.
Мадам Эванс пронзительно вскрикнула.
Хромая, рыдая от боли, бессилия и злости, она рванула к потайному шкафу. Трясущимися руками нащупала на груди, под одеждой ключ.
Круглые металлические пули колотили по ее спине.
От каждого удара она вздрагивала и кричала. Упала на колени.