Отвергнутая. Игрушка для Альф
Шрифт:
— Мам…
Семеню за мамой и ежусь, когда на стенах вспыхивают красные зачарованные свечи. Крохотная каморка с небольшим столом и несколькими ящиками с разным барахлом: склянки, кристаллы, ветки, мотки цветных ниточек. На стенах: пучки трав, амулеты из камушков и перьев, какие-то кривые и острые знаки.
— Мам…
— Что? — мама резко разворачивается ко мне. — Будешь мне нотации читать? Это мое увлечение, мой отдых и… большая часть из этого, — она разводит руки в стороны, — просто баловство. Чтобы закваска
— Просто у папы талант, — шепчу я.
— На таланте далеко не уедешь, — мама скрещивает руки на груди. — Мы будем возмущаться или решать твою проблему? М?
В маме пробивается злая стервочка, и я едва слышно отзываюсь:
— А под решить проблему ты…
— Вот какого ты обо мне мнения, да? Думаешь, я внука вытравлю из тебя?
— Но…
— Немедленно извинись, — мама зло щуриться на меня.
— Прости меня, — жалобно всхлипываю. — Прости, я не хотела тебя обидеть. Мне просто очень страшно.
Мама привлекает меня к себе, обнимает, целует в висок, а затем торопливо лезет в один из ящиков.
— Тебе помочь?
— Найди в ящике в углу шкатулку с горным хрусталем, — кидает на стол кожаный шнурок. — Черная гладкая шкатулка без опознавательных знаков и не открывай.
— Почему?
— Потому что открыть ее надо с заговорами, чтобы кристалл остался чистым и пустым.
— Почему ты меня сюда никогда не приводила? — вытаскиваю шкатулку.
— Потому что, — мама лезет в другой ящик и выхватывает из него пузатую склянку, — у тебя должна была быть обычная мама, Тина, — выдыхает и повышает голос, — обычная, черт их всех дери! Обычная простая тетка! И ты должна была быть обычной!
— А что в склянке? — решаю перевести тему, потому что мама очень злиться и вот-вот расплачется.
— Кровь невинной нецелованной девы, — мама шмыгает и садится за стол.
— Что? — у меня лицо кривится. — Откуда и зачем?
— Во-первых, неважно откуда, — мама отставляет склянку, — во-вторых, у меня есть еще и кровь девственника.
Мои брови ползут на лоб, а мама ловко собирает волосы в пучок и закалывает их острой шпилькой, которую вытягивает из корсета:
— И вот с девственниками совсем беда.
Я протягиваю ей черную шкатулку:
— Может, если бы ты меня обучила, то со мной бы всего этого не случилось…
— Случилось бы другое, — серьезно всматривается в глаза, — во всем этом очень легко потерять себя, Тинара, и возжелать того, что может привести к краху. Не к маленькому розовощекому малышу, а к тому, что своих детей не будет. И Жрец меня вовремя выдернул из всего этого, иначе бы и любви не было. А теперь выйди, пожалуйста.
— Мам…
— И ты действительно не хочешь, чтобы близнецы знали о твоей беременности?
— Я для них игрушка и только, — сглатываю
Всхлипываю и выбегаю из каморки. Прячусь у мешков муки и утыкаюсь лицом в колени.
— В двоих, что ли, влюбилась, — печально вздыхает мама. — Ну, будет вдвое больше слез.
Глава 52. Решила схитрить?
Мама сказала, что амулет подавит во мне волчицу, а значит и волчонка в моем ребенке, и его не учует зверь Анрея и Эрвина.
И амулет — временное решение, потому что я все же оборотень и должна выносить оборотня.
И ей надо подумать, как скрыть ее внука.
— Ты дома, — тяжело вздыхает папа за дверью моей комнаты. — Тина, как ты? Лес меня так и не пустил к ним. Тина… Это правда?
— Да.
В комнату врывается рыжий пушистый волк, который прыгает ко мне на кровать и вглядывается в мои глаза. Ворчит.
— Амулет, пап, — шепчу я в ночи. — Я тебя не понимаю. Я теперь из амулета с кровью девственницы просто человек. Нецелованный человек, — фыркаю. — Ты знал, что у мамы в подвале есть тайная комната?
Виновато прижимает уши и облизывается. Конечно, он знал.
Ложится и кладет морду на грудь, тяжело вздохнув.
— Мы должны уехать, — шепчу я. — Далеко-далеко.
Папа согласно моргает один раз.
Я тоже хочу растянуться на одеяле пушистой волчицей, прислушаться к себе, но нельзя.
Если решила играть в серьезную игру, то должна дойти до самого конца. Дам слабину, то все полетит к лесным чертям.
Анрей и Эрвин вообще могут забрать моего ребенка.
У них же ни стыда, ни совести.
Папа слизывает мои слезы мягким влажным языком, а я обнимаю его и утыкаюсь в его могучую шею.
— Они меня не любят… Я им не нужна… Поиграли и бросили…
Папа успокаивающе урчит, касается своим носом моего, и решительно щурится. Мы справимся, мы воспитаем замечательного оборотня и все будет у нас хорошо.
— Полежи со мной, — откидываюсь на подушки.
Папа с тихим ласковом рыком устраивается рядом. Закрываю глаза, почесывая его за ухом и медленно выдыхаю.
Анрей и Эрвин не заслуживают того, чтобы я по ним лила слезы. Я сильная и смелая.
Под умиротворенные вдохи и выдохи я со всхлипами засыпаю, чтобы проснуться в кромешной тьме и одной. Прислушиваюсь к тишине, и до меня доносится приглушенный бубнеж.
Злой такой. Неприветливый и холодный.
Я встаю, укутавшись в одеяло и бесшумно выскальзываю из комнаты. Спускаюсь по лестнице, заворачиваю в закуток, что приведет меня на кухню, и замираю у двери.
— Да как ты посмела заявиться сюда после всего, Илина? — шипит мама.
У меня руки холодеют, пальцы на ногах немеют.