Ответная операция. В погоне за Призраком
Шрифт:
Генерал брезгливо посмотрел на остановившегося перед его столом Хауссона и отшвырнул карандаш:
— Поздравляю вас, майор! Отличная работа! На месте русских я бы дал вам орден! Что же касается Америки, она вам аплодирует! Браво, майор! На вас прекрасно заработают газетные издатели. Можете гордиться: ваша популярность в Америке затмила сейчас славу всех кинозвезд. Браво, майор!
Хауссон стоял не шевелясь и смотрел мимо генерала. Он понимал, что вся эта язвительная тирада — всего лишь вступление, и ждал главного — того, что определит всю его дальнейшую судьбу.
— Что вы молчите? —
— Что я могу сказать… — Хауссон пожал плечами. — Этот русский лейтенант сумел всех нас провести за нос.
— Что значит "всех нас"?
— В первую очередь меня, — твердо произнес Хауссон.
— Так… А еще кого?
— Ну и еще раз — меня. Но вы, как никто другой, знаете, что ошибки в нашей работе случаются… — Хауссон сказал это не без намека: он напоминал генералу о его скандальном провале в Касабланке во время войны.
— Ошибки ошибкам рознь, майор! — Лицо генерала побагровело. — Одни после ошибок становятся генералами, а другие превращаются в ничто! Вы поняли меня?
— Прекрасно.
— Так если вы кое что еще понимаете, как вы не можете понять, что свой подарок вы сделали нам в такой трудный момент, когда подобные дела не могут быть прощены!
— Должен ли я, генерал, это ваше замечание понимать как обвинение в том, что я создал и эти трудности?
Это был выстрел с дальним прицелом. Недавно на президентских выборах победили демократы. Трумэн остался президентом. Однако во время избирательной кампании политические конкуренты — республиканцы — доставили демократам большие неприятности.
Особенно резко они нападали на все, что делалось в Германии. Отводя удар от себя, лидеры демократов придумали хитрый маневр: во всем де виноваты устаревшие люди войны, люди Рузвельта. И было обещано, что люди эти будут заменены другими. Генерал, распекавший Хауссона, был типичным "человеком войны", и он должен был понимать, что Хауссон знает о нем больше, чем кто либо другой. Хауссон рассчитывал именно на это. И он попал в цель…
Генерал на вопрос майора не ответил. Еще вчера он продумал все: он устраивает беспощадную расправу над Хауссоном, объявляет его чуть ли не главным виновником всех просчетов, допущенных в германском вопросе из за неправильной ориентации разведки, а себя выставляет в роли того начальника, который первый начинает устранение из Германии устаревших людей.
Хауссон, конечно, все это предугадывал, потому то он и сделал выстрел с дальним прицелом. Молчание генерала сообщило ему о точном попадании в цель. Теперь нужно действовать решительно, без оглядки.
— Никогда не следует, генерал, — говорит он спокойно и почти сочувственно, — переоценивать значение политической предвыборной игры. Недавно я получил письмо от Большого Джона. О результатах выборов он с юмором пишет, что если не считать потерянных денег, которые пришлось дать на проведение предвыборной кампании, все осталось по старому. Кстати, он по прежнему очень интересуется Руром. Он вам об этом не писал?… Нет? Я ему как раз советовал связаться именно с вами.
Генерал молчал. Хауссон мог считать бой выигранным… Все дальнейшее было уже не больше, как взаимные маневры
— Не ожидаете ли вы, майор, — усмехнулся генерал, — что эта скандальная история будет поставлена вам в заслугу?
— Ни в коем случае, — быстро произнес Хауссон. — В меру моей личной вины я готов понести наказание. Но кстати, зачем вы так поспешили с сообщением в печать об этом русском?
— Нужно было, — глухо произнес генерал.
"Повышал свои акции", — внутренне усмехнулся Хауссон.
В кабинете долго царило молчание. Потом генерал сухо сказал:
— В Берлине вам оставаться нельзя. Думаю, что вам придется принять нашу новую школу в Мюнхене. Я сегодня поговорю с центром. Необходимо, майор, чтобы прошло время и забылась эта ужасная история.
— Ну что ж, я согласен, — почти весело сказал Хауссон. — Тем более что в нынешней бурной жизни все забывается довольно быстро.
— Не обольщайтесь, майор. Мы получили с Востока целую серию контрударов. Для всех нас создалось положение весьма напряженное.
Хауссон улыбнулся:
— Людей устаревших, вроде нас с вами, сменят новые, и дело поправится… Как вы предлагаете поступить со вторым русским и его немкой?
— Я смотрел его досье… — Генерал пожал плечами. — Этот как будто подвести не может. В каком состоянии он сейчас?
— Удручен. Подавлен. Того лейтенанта брался застрелить собственноручно.
— Вот вот! Боюсь, что он только на такие дела и годен.
— Не думаю, генерал. Это человек очень неглупый. А главное, у него теперь никаких путей назад нет.
— Сегодня русские повторили требование о его выдаче.
— Что им ответили?
— Снова — ничего. Но я дал интервью западноберлинской газете. Заявил, что этот русский офицер сам избрал Запад и напрасно советское командование, продолжая не понимать принципов западной демократии, добивается, чтобы мы распорядились судьбой человека и не давали бы ему жить так, как он хочет. В общем, мы на их требования просто не будем отвечать — и все.
— А не пригодится он нам в школе? — спросил Хауссон. — Ведь он знает Россию, ее порядки, обычаи…
Генерал покачал головой:
— Не знаю, майор, не знаю… Вот, если центр решит доверить вам школу, тогда вы сами этот вопрос и решите… Да, а немку, с которой спутался этот русский, убрать. Выгоните ее к чертовой матери!
— Это может повлиять на капитана Скворцова… — осторожно возразил Хауссон.
— Мы не брачная контора, майор! — ожесточенно произнес генерал. — Она не нужна. Выгнать — и все!
36
Субботина увезли из Берлина через час после скандальной пресс конференции. Увезли в машине. Пока ехали, наступили сумерки, так что он совершенно не представлял себе, куда его везут. Машина остановилась перед глухими воротами. В обе стороны от них тянулся, пропадая в темноте, такой же глухой и высокий забор, по верху которого на кронштейнах тянулась колючая проволока. Сопровождавшие Субботина два рослых парня в штатском за всю дорогу не произнесли ни слова. Теперь они довольно долго объяснялись с вышедшим из калитки офицером.