Ответная угроза

Генрих

Что меня особенно впечатлило, — надо бы поощрить инженерный корпус завода, — полностью решена проблема герметизации и увеличения практического потолка до 11 тысяч 500 метров. Можно и на двенадцать километров выпрыгивать, если машина без бомбовой нагрузки.

Ничего даром не даётся. Кроме пятого движка-компрессора самолёт снабжается запасом жидкого кислорода, за счёт которого авиадвигатели не задыхаются на такой высоте. Экипаж расширен на пару человек: стрелок и двигателист, который и занимается подачей кислорода в двигатели. Оно вроде и без него может работать, но оптимальный режим лучше достигать под контролем специалиста.

Насколько понимаю, криогенные технологии тот ещё геморрой, но слава ВКП(б), мне туда влезать не надо. Итогом всех модернизаций стало небольшое падение грузоподъёмности, но не настолько заметное, чтобы обращать на него внимание. И возня с сжижающими кислород установками.

Ещё одно следствие улучшения конструкции — отправил свой воздушный КП на модернизацию. Остальные мои командующие, — у кого есть Фокке-Вульф-189, — последовали моему примеру.

Насколько понимаю, съёмки ведутся с одного из бортов с левого фланга и чуть со стороны.

Сначала внизу тёмная громада поверхности планеты, слегка оживляемая редкими слабыми огоньками. Флагманский борт, идущий впереди километрах в пяти, — остальным видны его огоньки, — сбрасывает несколько осветительных бомб. Мы этого не видим. Кинооператор делает паузу и включает съёмку, когда над поверхностью расцветают ярко светящиеся шары. Вот они! Нефтяные вышки, дороги, наливные ёмкости, недалеко НПЗ.

И начинается суета. Ого, сколько у них тут зениток! Заполошно мечутся по небу прожекторные световые пучки, мелькают вспышки зенитных орудий. Не, не достанете. Наши бомберы на высоте одиннадцати километров и пикировать не собираются.

Опять пауза и вот уже любуемся на поля разрывов, вспыхивающих один за другим. Нет необходимости пикирования и прицеливания, удар наносится по площади такого размера, что промахнутся невозможно. Бомберы опоражниваются кассетными бомбами один за другим. Площадь поражения, отмечаемая гигантскими кострами, всё увеличивается и увеличивается…

Кино кончается быстро, идёт всего пятнадцать минут. И то здорово. Оперативно киношники сработали, удар был нанесён в ночь с воскресенья на понедельник. Вспыхивает свет. Чуть помаргивая, привыкая к освещению, мой штабной генералитет переглядывается.

— Горит и рушится планета, — напеваю негромко, гадко ухмыляясь. — Над вашей родиною дым. А нам на всех нужна одна Победа. С ценою за ваш счёт не постоим…

Неожиданно для самого себя пробивает. Климовских, что сидит рядом, удивлённо косится, затем начинает трястись в приступе сдерживаемого смеха. На нас весело оглядываются остальные. Встаю.

— Ну, что товарищи? Огромная благодарность службам товарища Фоминых. Вы, Александр Яковлевич, представьте списки тех, кто обеспечил киносъёмку на предмет вынесения благодарности. Командира можно к Красной звезде представить. Пару-тройку медалей «За боевые заслуги» тоже не жалко. Про денежные премии не забудьте.

— А теперь пойдёмьте. У нас много работы. Особенно для авиации. С этого дня объявляю для Германии и всех её войск режим тотального воздушного террора, — после короткой речи продвигаюсь к выходу. Оживлённо переговаривающийся генералитет следует за мной. У нас, натурально, много работы.

9 декабря, вторник, время 20:30

Минск, ж/д вокзал.

— На позиции Адочка провожала бойцов, — что-то у меня сегодня настроение приподнятое, вот и заражаю им всех окружающих.

Адочка хихикает, прижимаясь к Шуре. Парни тоже оживлены. Только сейчас понимаю, как они застоялись без горячего дела. Молодые, кровь играет. Хоть они обучают курсантов любо-дорого, — их выпуск по результатам лучший, с изрядным запасом, — но до преподавательской работы надо немного состариться. Чтобы шило в одном месте не мешало. Пожалуй, так и надо с ними. Поработали с курсантами, прошвырнулись на передовую. Опять же там боевой стаж идёт, один к трём. Им, конечно, ни к чему, в армии не останутся, но может пригодится. Да само по себе активное участие в боевых действиях — огромный плюс в биографии. Их будущие дети будут иметь полное право гордиться своими отцами.

— Опять дети уезжают, — вздыхает Шурочка.

— Там спокойно, Шур, — утешаю. — Нет, ничего не скажу, стреляют и всякое может быть, но они инструкторами едут, а не в штурмовые части. А вы там в горячие места не суйтесь.

— Зачем нам соваться? — подёргивает вещмешок Яков. — Мы эти места создавать будем.

С удовольствием хохочу.

— Вот это правильный подход! — хлопаю парня по плечу. — Кстати. Я ж забыл вам сказать! Нет, вы всё равно узнаете, завтра в Совинформбюро будет… короче, мы Плоешти разхерачили. Кассетными бомбами.

Шурочка дёргает меня за рукав за то, что ругнулся при Адочке. Борис расцветает всем лицом, молодец какой, и объясняет не понявшему масштаб новости Якову.

— Румынский нефтедобывающий район. Весь вермахт горючим снабжает.

Он преувеличивает, но я не поправляю. Тридцать процентов потребности в горючем Плоешти Германии обеспечивает. Теперь их не будет. Не меньше месяца. Да и потом, выйди ещё на прежние показатели.

Поезд подаёт гудок, проводница приглашает в вагон. По очереди обнимаем парней, те заскакивают на подножку, исчезают за дверью. Отходим к окнам, за которыми появляются их весёлые лица. Всё, как обычно, как в мирные времена. Только форма на нас и охрана вокруг. И зенитные платформы в комплекте с пассажирскими вагонами. Но они уже смотрятся, как анахронизм, до Минска вражеская авиация уже давно не достаёт.

10 декабря, среда, время 09:45

Львов, штаб Украинского фронта.

Рокоссовский.

— Всё понял, Константиныч? — голос маршала по ВЧ звучит немного странно, но знакомо.

— Так точно, Дмитрий Григорич.

— Тогда действуй. Сил у тебя достаточно, свой источник ГСМ под рукой, если что всё-таки понадобится — звони. Конец связи.

— До свидания, Дмитрий Григорич.

Считается, что ВЧ-связь прослушать невозможно, но маршал не полагается полностью ни на кого и ни на что. Это только часть разговора. Рано утром мне шифровку принесли, длинную-предлинную. Там и было предупреждение о сеансе ВЧ-связи, которую в Львове всего неделю назад организовали. Вернее, восстановили.