Ответный сталинский удар
Шрифт:
На самом деле, причина очевидно крылась в том, что Гитлер не верил ни одному слову англичан: «Англия усматривает в нашем развитии стремление установить гегемонию, которая ее ослабит, Следовательно, Англия — наш враг и борьба с ней является вопросом жизни и смерти». Методы борьбы, которые Англия использовала на протяжении столетий, не составляли ни для кого секрета. О них Гитлер говорил в своей публичной речи 1 апреля, когда явно имея в виду англичан и французов обрушился на тех, кто «таскает каштаны из огня» чужими руками. Союз с Англией не оставлял Германии выхода, он был направлен и мог быть направлен только и исключительно против СССР, что неизбежно вело к взаимоуничтожительной войне между Германией и Россией. Гитлеру же необходимо было только нейтрализовать Англию на время войны с Польшей.
Очевидно, отталкиваясь именно от
В последние дни и часы мира Геринг вел параллельные неофициальные переговоры, через шведского бизнесмена Далеруса. Последнего в Лондоне принимали Чемберлен и Галифакс. «Было очевидно, что… английское правительство отнеслось к шведскому курьеру вполне серьезно». Англичане предложили Гитлеру договор и урегулирование конфликта с Польшей переговорным путем. «Если достичь договоренности не удастся, то рухнут надежды на взаимопонимание… что может привести к конфликту между нашими двумя странами и послужить началом мировой войны». В ответ Гитлер выдвинул свои условия, о которых Гендерсон докладывал Галифаксу: «Условия кажутся мне умеренными. Это не Мюнхен…» «Немецкие предложения кажутся мне правомерными… Принятие их сделает войну неоправданной». Но Польша отказалась даже обсуждать эти условия. Англия и Франция могли фактически дезавуировать свои гарантии Польше, без потери собственного лица. У Гитлера же не оставалось времени на уговоры поляков: «Из-за осенних дождей наступление надо было начинать немедленно или совсем его отменить». Отменить было уже невозможно. Захват Польши был лишь начальным шагом в большой игре. «Я был бы сумасшедшим, если бы ради такого вопроса, как Данциг и коридор, бросился бы в общую войну наподобие 1914 года» — позже заявлял Гитлер.
Странная война
Ранним утром 1 сентября почти шестьдесят германских дивизий вторглись в Польшу. К этому времени французские войска на германской границе насчитывали 3253 тыс. человек, 17,5 тыс. орудий и минометов, 2850 танков, 1400 самолетов первой линии и 1600 в резерве. Кроме того, против немцев могли быть задействованы свыше тысячи английских самолетов. Им противостояли 915 тыс. германских войск, имевших 8640 орудий и минометов, 1359 самолетов и ни одного танка. Сооружение же Западного вала (линии Зигфрида) еще не было завершено. Кейтель на Нюрнбергском трибунале показал: «Со строго военной точки зрения мы, солдаты, ожидали наступления западных армий во время польской кампании. Мы были очень удивлены тем, что не последовало никаких действий, если не считать нескольких незначительных стычек между линией Мажино и линией Зигфрида. Мы заключили из этого, что Франция и Англия не имели серьезного намерения вести войну. Весь фронт вдоль западных границ Германии был защищен только двадцатью пятью дивизиями, занимавшими Западный вал. Если бы франко-британские армии начали наступление, мы не могли бы оказать им сколько-нибудь серьезного сопротивления».
По данным Типпельскирха, на Западном фронте Германия имела 8 кадровых и, теоретически, 25 резервных дивизий, которые на 3 сентября еще нужно было собрать. При этом боевая подготовка последних давала Типпельскирху повод считать их не «полностью боеспособными». Йодль вообще расценивал польскую кампанию как удачную авантюру, на Нюрнбергском процессе он заявлял: «Катастрофа не произошла только потому, что 110 дивизий, которыми располагали французы и англичане, оставались совершенно пассивными против наших 25 дивизий, стоявших на Западном фронте». «Наши запасы снаряжения, — продолжал Йодль, — были до смешного ничтожны, и мы вылезли из беды единственно благодаря тому, что на западе не было боев». Наступление на Западном фронте, по мнению Йодля, даже вполсилы, привело бы предположительно уже осенью 1939 г. к поражению Германии и окончанию войны.
«В 1939, как и в 1938 годах, — отмечал фельдмаршал Мильх, генерал-инспектор воздушных сил, — все требования Главного штаба на изготовление воздушных бомб были зачеркнуты лично Гитлером. Он хотел сберечь наши запасы стали и легких металлов для нужд артиллерии и постройки самолетов. В начале войны наших запасов бомб хватило бы всего на пять недель активных операций. В течение 18 дней польской кампании мы израсходовали половину запаса, хотя в деле была только часть наших бомбардировочных самолетов». Йодль обобщает это положение: «Все наше вооружение, — говорит он, — было создано уже после начала военных действий». Не только вооружение, но и сама армия, замечает Р. Картье. В начале сентября 1939 г. Германия имела максимум 50 дивизий. В конце октября их было уже 75, а в мае 1940 года -120.
Б. Мюллер-Гиллебранд констатировал: «Западные державы… упустили легкую победу. Она досталась бы им легко, потому что наряду с прочими недостатками германской сухопутной армии… и довольно слабым военным потенциалом… запасы боеприпасов в сентябре 1939 года были столь незначительны, что через самое короткое время продолжение войны для Германии стало бы невозможным». Флот, подобно армии, был также лишь фасадом. «Флот, — отмечал адмирал Дениц, — был захвачен врасплох объявлением войны. Вновь строящиеся суда были еще далеки от окончания; но даже если бы они и были достроены, то все же германский флот составлял бы не более трети британского. В моем распоряжении было всего лишь 42 подводные лодки, годные к действию».
По словам Р. Картье, документы «Нюрнберга категорически подтверждают, что в 1939 году Германия была не в состоянии вести войну на два фронта. Но Гитлер строил свои планы на психологическом расчете… Он говорил: «Я знаю Чемберлена и Даладье. Я их оценил в Мюнхене. Это — трусы. Они не посмеют выступить»». Действительно, англичане и французы, дав гарантии Польше, не собирались воевать. 2 сентября Чемберлен выступил в палате общин, но не с объявлением войны, а с предложением о дальнейших переговорах. Это вызвало шок среди депутатов, которые подумали, что Чемберлен решил «повторить Мюнхен». Известный лейбористский деятель X. Дальтон 2 сентября записал в своем дневнике: «Казалось, что политика умиротворения снова достигла полного расцвета и наше слово чести, данное полякам, умышленно нарушалось».
На Западе началось то, что назвали Странной войной. На линии фронта французы вывесили огромные плакаты: «Мы не произведем первого выстрела в этой войне!» Отмечались многочисленные случаи братания французских и немецких солдат, которые наведывались друг к другу в гости, обмениваясь продовольствием и спиртными напитками. Когда же не в меру инициативный командир французского артиллерийского полка, занимавшего позиции в районе Бельфора, начал предварительную пристрелку возможных целей, то за это его чуть не предали военно-полевому суду. «Понимаете, что вы сделали? — распекал своего подчиненного командир корпуса. — Вы чуть-чуть не начали войну!» В дальнейшем во избежание подобных инцидентов, чтобы какие-нибудь горячие головы сдуру не начали воевать всерьез, передовым частям французских войск было запрещено заряжать оружие боевыми снарядами и патронами. «Pas de conneries — не вести себя по-дурацки, было распространенным мнением среди французов, или нам придется за это расплачиваться». По словам Д. Фуллера: «Сильнейшая армия в мире, перед которой находилось не больше 26 дивизий противника, бездействовала, укрывшись за сталью и бетоном, в то время как враг стирал с земли мужественного до донкихотства союзника».
Как отмечал посетивший линию фронта французский писатель Р. Доржелес, бывший в то время военным корреспондентом: «По возвращении на фронт я был удивлен царившей там тишиной. Артиллеристы, расположившиеся у Рейна, смотрели сложа руки на немецкие колонны с военным снаряжением, передвигавшиеся на другом берегу реки, наши летчики пролетали над огнедышащими печами заводов Саара, не сбрасывая бомб. Очевидно, главной заботой высшего командования было не провоцировать противника». Единственный боевой эпизод имел место 4 сентября, когда английские ВВС атаковали германские военные корабли, находившиеся в районе Киля, в результате чего легкий крейсер «Эмден» получил незначительные повреждения. В остальное время английские и французские самолеты ограничивались разведывательными полетами, а также, говоря словами Черчилля, «разбрасывали листовки, взывающие к нравственности немцев».