Ответный уход

Вольнов Сергей

Но разве можно долго наслаждаться тишиной? Чем вообще можно наслаждаться долго? Уж по крайней мере не таким эфемерным состоянием окружающего мира, как тишина. Что касается длительности, – правы были мудрые предки, утверждавшие: «Весь пир – в первой ложке». Тем паче, что обязательно отыщутся те, кому тишина твоего мира – поперёк горла встанет.

…Иван, уходя, окинул взглядом Ир'y, лежавшую на травяной постели небольшой полянки, и остановился, не в силах продолжать движение. Взгляд его за что-то зацепился, но он и сам мог понять, за что именно. Скорее всего, зацепкой

были томно полураскрытые алые губы, напоминавшие створки раковины моллюска, между которыми был рассыпан жемчуг зубов. Эти манящие губы возбуждали его не меньше, чем упруго торчащие соски высокой груди, не меньше чем… Взгляд упорно скользил по телу. Иван, сделав над собой усилие, отвернулся. Потом сделал шаг, ещё один, хотя так и подмывало плюнуть на всё и вернуться. Пересилил себя. Не остановился. Потом шаги стали увереннее, унося его прочь с поляны…

Дело не ждёт.

…Раздвинув ветки, она внимательно смотрела на врага. Кто ОН для неё ТЕПЕРЬ, преследовательница ещё мучительно решала, но что эта земляшка вражина – сомнению не подлежало. Она не воспринимала эту бритоголовую эрсеровскую женщину как Соперницу (хотя ещё не решила, как относиться к НЕМУ), она видела в ней Врага, коварного, беспощадного, гнусного и тем не менее – достойного. Посему не было в её взгляде пренебрежения либо сомнений. Только холодная ярость.

Наконец-то она дождалась, пока преследуемые разделились.

…Та, которую бесцеремонно, цинично и враждебно рассматривал из зарослей глаз, была совершенно голой. Она лежала на измятой за ночь траве, разметавшись на ней, как на гигантской пахучей зелёной простыне. Провела руками по груди, стиснула её. Улыбнулась птицам, обсуждавшим её прелести. Провела взором по макушкам деревьев, поблуждала им в листве.

– Маленькая, вставай! – донесся до неё отдалённый голос Сола. – Уже сегодня… Я жду тебя у штурмовика. Догоняй…

Счастливые часов не наблюдают. Увы, как оказалось, не только часов. Ир'a сладко потянулась, блаженно зажмурилась. Она снова, пусть ненадолго, ушла в недавно пережитые минуты и часы, так живо представляя объятия и ласки любимого, что невольно застонала. Её обнажённое тело чувственно извивалось, потягивалось, словно отдавалось солнечным лучам, которые уже хлопотали вовсю. Утро состоялось.

Она улетала всё выше и выше. Она слышала музыку. Невероятную. Немыслимую. Не…

Казалось, музыка подарила ей свои крылья и теперь летела рядом звуковой волной. Укутавшей. Спеленавшей. Словно Ир'a мчалась на поющем облаке. Другие облака плавно расступались. Покачиваясь. Пританцовывая. Музыка то взрывалась салютом аккордов, то вытягивалась в нежную, тонкую, но необычайно прочную нить, звучавшую страдающей скрипкой. Вероятно, такими нитями, где-то там ЗА ПРЕДЕЛОМ, зашивались изорванные души.

Скрипка влекла за собой, болела очищающими звуками на такой непостижимой высоте, что захватывало дух. Ир'e показалось, что она дышит не воздухом, а звуками. Ароматными. Свежими. Когда она натыкалась взглядом на плотные облака – звучала виолончель. Её пассажи прятали нежность за театральными кулисами, однако она вновь

и вновь прорывалась из-за томно гудящих звуков. Брызги солнечных лучей, отрикошетировавших от влажно поблёскивающих листьев, долетали до влюбленной женщины звенящими переливами арфы… Ир'a уже не понимала: то ли она несётся над землёю в плотном потоке мыслеобразов, то ли в действительности на неё обрушилась музыка сфер. Да и не хотела она в этом разбираться – ОНА ЛЕТЕЛА…

Где-то далеко-далеко, на забытой даже молчаливыми богами планете… Где-то там росла самая высокая трава… Изумительного фиолетового цвета… Где-то давным-давно по этой траве бежала темноволосая смуглокожая девчушка. Пятилетняя кроха, убегавшая от отца… Бежала, заразительно смеясь и оглядываясь. Бежала, с головой утопая в высоченной траве… А где-то поодаль, быстро нагоняя, шагал вслед, по колено в траве, её ПАПА. Огромный, как Бог… Как она смеялась, когда он всё-таки её находил!.. И как он улыбался!

– Папка, это нечестно! Ты подглядываешь!.. – шептала крохотная Ир'a. – Ну, ещё разик…

И она опять бежала со всех ножек. Туда! В фиолетовую спасительную гущу… Травы… Времени… Мыслей…

И опять он улыбался, находя её.

Сквозь траву… Сквозь время и мысли…

– Папочка, ну ещё разочек!..

В этих фиолетовых зарослях было нестрашно. Ведь где-то позади и сверху за нею приглядывал Бог. И ещё – там звучала музыка. Она врывалась в эту музыку. Натыкалась личиком. Вонзалась восхищёнными глазёнками…

Девочка бежала в музыку фиолетовой травы. Под присмотром улыбчивого Бога.

– Ну, папа…

Отец… Он растерянно улыбается, думая, что она спит. Держит её на руках, боясь лишний раз пошевелиться. А она, хитрюга, подсматривает из-под неплотно сомкнутых век. Лицо отца близко-близко…

Ещё ближе!

Лицо расплывается по небу.

И он опять становится Богом…

Цветы! Невесть откуда взявшиеся. Лепестки распускаются прямо на глазах. Бутоны лопаются. Взрываются от сочащейся между лепестков музыки.

Цветы танцуют вальс. У каждого своя мелодия. Причудливо сплетающаяся воедино с другими в единую МУЗЫКУ-СИМФО…

Цветы заполоняют собою всё небо. Словно ожившие камешки гигантского калейдоскопа. Распадаются. Сливаются. И звучат. Звучат…

Небеса зарастают цветами…

Девочка бежит по небу…

Срывает цветы на бегу и хохочет…

Сбоку от неё летят какие-то цветные полупрозрачные тени. Слева. Справа. Снизу. Сверху. Трансформируясь на лету. То в цветы. То в фиолетовую траву. То сливаются в черты лица до боли знакомого человека… Мыслеобразы… Мыслеформы…

– Ир'a, я жду! – откуда-то из нереального далека доносится голос единственного мужчины.

– Ну, папа! Ну, ещё разик… – кричит она в ответ.

Шорох!

Звуки валторны – туча среди звучащих облаков…

Тёмный силуэт в гуще фиолетовой травы…

Болезненная гримаса отца на всё небо…

Хруст ветки!

Скрежет диссонирующего аккорда… зарево на краю неба…

Когтистые лапы в траве… она бежит в эти объятия… не в силах остановиться…

Боль в расширяющихся глазах отца…