Ответы на вопросы православной молодёжи
Шрифт:
Как ни странно, хотя Католическая церковь стала на путь реформ, они не очень-то ей помогли. Это надо помнить. А то сегодня очень часто говорят: реформы, реформы — это панацея от всего. Скорее, наоборот.
Так вот, у католиков в Европе катастрофически на хватает священников. Они пробовали этот дефицит восполнить в 70-80-е годы — за счёт эмигрантов из стран Третьего мира. Это было очень политкорректно, телегенично и симпатично: вьетнамец или негр, исповедующий немцев. Вот преодоление нацизма. Но всё равно культурно-расовая граница остаётся. Соответственно, уже в 80-е и 90-е годы эту нишу заполнили поляками. Но поляки довольно быстро успели Европе надоесть. Приезжайте в любую не-польскую католическую епархию и там вам расскажут анекдот о том, что произойдёт в Ватикане на следующий день после кончины Иоанна Павла II. Ответ такой: «поляки полетят к себе на родину из Ватикана быстрее собственного визга».
Но нашелся ещё один выход — другие славянские народы (белорусы, украинцы, русские), потрясающе религиозно одарённые, с огромным потенциалом, жаждой служения. Вот если здешних мальчиков удастся перевербовать и затем отправить служить в Европу, то это на многие десятилетия поможет решить проблему и пережить кризис. Так что Восточная Европа нужна Ватикану не как очередная провинция. А как шанс.
— Борются ли с сектами католики?
— Не борются. Всякий раз, когда я бываю в Западной Европе, я ищу католические книги антисектантской направленности. Их нет. Там другая концепция — теория кругов. В самом центре — католическая церковь, более широкий круг — православная, еще более широкий (а потому и более удаленный от центра истины) круг — это все христиане, затем монотеисты, затем — язычники и, наконец, неверующие «люди доброй воли». Бороться ни с кем уже не надо, надо искать общее.
Однажды во Львове была такая история. Меня пригласили в униатскую академию. Я вел себя с ними вежливо, сектантами и еретиками не обзывал, просто рассказывал им о Православии… По окончании моего монолога студенты и преподаватели стали говорить о том, что они совершенно со мной согласны и верят именно так, как я рассказал, а потому, мол, нам давно пора соединяться. Я отвечаю, что соединяться все же рано, ибо между нами есть серьезные разногласия. Униаты удивляются: «Какие разногласия?». — «Ну, например, проблема филиокве», — «Да что Вы, это чисто филологическая проблема, ничего серьезного за ней не стоит!». Тогда я в течение получаса рассказываю униатам о том, какие философские и богословские проблемы порождает принятие этого католического догмата [186] .. На этот раз они не спорят. Но начинают зудить, что «искать надо то, что нас объединяет, а не то, что разделяет». Просто подушками душат. И так достали, что я им говорю: «Вы хотите, чтобы наша встреча какой-то плод принесла?» «Да, конечно, именно этого мы и хотим, поэтому давайте искать то, что нас объединяет!» «Дорогие мои, — отвечаю я, — как вы думаете, если муж и жена будут всё время искать только то, что у них общего, у них плод будет или нет?».
186
См. главу «Филиокве: лишний догмат»» в моей книге «Вызов экуменизма» (М., 2003).
В логике есть закон обратного соотношения объёма и содержания понятия. Объём понятия — это те предметы, на которые можно повесить соответствующую бирочку, а содержание понятия — это его смысл. Так вот: чем богаче содержание, тем меньше объём. Я произношу слово «мебель». Эио понятие обеъмлет собой парты, стулья, столы, рамы, двери, даже некоторых студентов, сидящих в аудитории. Теперь я уточняю: «деревянная мебель». Значит, пластиковые стулья сюда уже не входят. Смысл стал богаче, объём сузился. Говорю: «Деревянная мебель, предназначенная для сидения». Значит, деревянные столы сюда уже не входят. Говорю: «Деревянная мебель румынского производства». Уже финские стулья сюда не входят. «Деревянная мебель румынского производства, предназначенная для сидения, обитая зелёной кожей, с надписью, выцарапанной на левом валике, «Здесь сидел Вася». Я дал предельно богатое смысловое описание, но такой предмет один во вселенной. И обратно: если же мы ищем такое смысловое содержание, которое объяло бы собою как можно больше реальных предметов, то мы должны искать понятие как можно менее конкретное, как можно более пустое, абстрактное. Так же и в мире религии: если мы ищем общее, то это путь к пустоте. Это не творческий путь, не интересный.
В 1991 году лидеры религиозных конфессий СССР решили выступить с обращением к своим прихожанам с призывом сохранить СССР. В Патриархии была заготовлена «рыба». Лидеры разных конфессий приехали, прочитали заготовку, согласились. И когда уже все приготовили ручки, чтобы подписать этот текст, встаёт лидер баптистов и говорит: «Братья и сестры, вы знаете, я не могу подписать этот документ, потому что здесь нет ни одной цитаты из Евангелия. Мы, евангельские христиане баптисты, когда обращаемся к нашей пастве, должны привести ссылку на Священное Писание. Давайте мы вставим слова блаженны миротворцы». Патриарх говорит: «Ну, давайте». Католический архиепископ согласен, старообрядческий митрополит согласен, пятидесятники и адвентисты согласны. И тут Шаевич, главный раввин, встаёт и говорит: «Ну, братья, как я могу процитировать Евангелие, обращаясь к своей пастве?! Меня не поймут. Давайте в Ветхом Завете найдём соответствующий призыв. Например, «перекуём мечи на орала». И для вас авторитетен Ветхий Завет, и для нас». Патриарх говорит: «Прекрасная идея». Баптисты согласны, католики согласны. Тут встаёт муфтий и говорит: «Простите, но у нас в Коране нет этой фразы. Однако это не проблема, потому что в Коране есть такие аяты, которые имеют аналоги в стихах Ветхого Завета. Давайте напишем: «Творец создал нас для жизни». Патриарх: «Очень хорошо». Раввин согласен, католики согласны. И тут главный буддист встаёт: «Братья, но в буддизме нет понятия Бога-Творца!» В итоге, пришлось оставить без всякой конкретики, без цитат.
Поэтому важно помнить, что путь экуменизма, поиска чего-то общего — это на самом деле путь к обеднению.
— Считаете ли Вы возможным в ближайшее время объединение православных церквей Украины в единую Православную Поместную Церковь? Если да, то кого Вы видите во главе такого объединения? Незалежного патриарха Филарета или же связанного с Москвой митрополита Владиимира?
— Сердца человеческие — в руке Божией, поэтому я не могу за Бога решать, есть такая возможность или нет.
Кроме того, само словосочетание «объединение православных церквей в Украине» мне, честно говоря, режет слух. Потому что и самоощущение канонической украинской Православной Церкви, и мое ощущение — церковь здесь только та, которая возглавляется митрополитом Владимиром и находится в единстве с Московским Патриархатом.
Мне очень тяжело слова эти говорить — тяжелее, чем кому бы то ни было из сидящих в этом зале. И вот почему: потому что я неоднократно и искренне лобызал длань митрополита Филарета. Я помню дни, когда в Сергиеву Лавру на заседания Синода приезжал киевский митрополит, первый человек в Церкви после Патриарха Московского, бывший ректор нашей Московской духовной академии, — и я считал за честь, если была возможность, взять благословение у этого первенствующего архипастыря. И у меня до сих пор живет такое благоговение в отношении к нему, что мне очень трудно через это преступить и понять, что он уже не митрополит…
Я думаю, вы уже поняли, что я человек бездуховный… то есть всяким снам, видениям, голосам, ощущениям не придаю особого значения. Я сухарь книжный, и тем более для меня было очень неожиданным одно ощущение… Единственный раз в моей жизни было у меня ощущение, что рядом со мной стоит сатана. Который хочет в меня войти… Это было года полтора назад, в Киеве, в Михайловском соборе. Дивный ведь храм, потрясающей красоты. Мне он нравится даже больше, чем храм Христа Спасителя в Москве. Он был разрушен в былые годы, недавно восстановлен — и отдан Филарету… Но Снаружи он прекрасен, но когда я вошел внутрь — мне стало плохо в самом буквальном смысле… Стены там покрыты новодельными фресками. У Филарета нет монастырей; украинское монашество за ним не пошло. Соответственно, собор это расписывали люди с тем духовным багажом, который и не замедлил себя проявить в их работе. У персонажей, которые на этих фресках почему-то выдаются за святых, откровенно наркотические глаза… Я несколько минут постоял в этом новоделанном храме человеческом, и у меня возникло ощущение ужаса. Задыхаясь, я выбежал на улицу, в город, чтобы там отдышаться…
Конечно, это не более чем ощущение. У одних — такие ощущения, у других — другие. Поэтому я попробую сказать объективистски — со стороны.
Филарет — удивительно талантливый человек. Администратор великолепный. Политик прекрасный. Богослов не последнего уровня. Проповедник. Публицист. Умница. За этим человеком стоит мощная государственная власть. В России, скажем, нет Совета по делам религии, на Украине — есть. И в течение, по крайней мере, большей части 90-х годов, пожалуй, даже до сих пор, этот государственный аппарат работает в поддержку Филарета. Киевская пресса, без всякого сомнения, работает на него. Симпатии немалой части населения Украины, особенно Западной Украины, тоже на его стороне. Церковная казна — у него. Связи — во всех политических кругах, элитах. Огромный политический опыт. Словом — все козыри у него в руках. И вот, тем не менее, после 10 лет его свободного плавания — или полета — или падения — удивительный факт, который никак не объяснить происками Москвы: у Филарета нет монахов. У него на бумажке — полтора десятка монастырей по всей Украине. Но даже на бумажке в каждом из этих монастырей — по полтора монаха. Которые сидят и ожидают, что на них панагию повесят. И это очень серьезно… Это означает, что филаретовская версия Православия не может зажигать в людях желания жертвенного служения Христу. Чтобы стать монахом (а это поступок!), для этого надо сделать очень широкий шаг — через пропасть. Пожертвовать собой. И вот очевидно, что то видение Православия, которое проповедуется в филаретовских семинариях и храмах, на страницах его газет и из его уст, — не порождает такой решимости. И это означает духовную мертворожденность этой религиозной организации.
Знаете, была такая изощренная казнь в Персии: осужденного на смерть привязывали к трупу и бросали в яму. И труп, привязанный к живому здоровому человеку, своим ядом разлагал тело живого человека, и тот умирал тоже. Так будет, если мы объединимся с Филаретом.
— Как Вы относитесь к катакомбной церкви?
— Вы знаете, я бы хорошо относился к катакомбной церкви в 20–30 гг. XX века. То, что сейчас называется катакомбной церковью, по определению таковой быть не может. Это есть некий нонсенс. Представьте, придет сейчас в храм женщина и громко объявит о себе: «Я тайная монахиня Серафима». Когда о тайне объявляют громко, она таковой быть перестает. Поэтому те группы, которые относят себя к катакомбной церкви — это просто-напросто самозванцы. Хуже того, слишком часто это уже не просто самозванцы, а уже психически ненормальные люди. В подполье можно встретить только крыс. Постоянная жизнь в подполье накладывает неизгладимый след на психику человека. В условиях многолетнего и безысходного подполья люди неизбежно мутировали. Если жить в постоянном страхе и напряжении от того, что все кругом доносчики и предатели, то через несколько лет начинаются необратимые процессы.