Отягощенные злом
Шрифт:
Снаружи кричали, морские пехотинцы поняли, что происходит что-то неладное, и бросились к вертолетам.
Капитан Лермонтов – а именно он занимал позиции у аппарели первого вертолета – сделал несколько выстрелов из винтовки, которую позаимствовал у одного из немцев, надеясь остановить их хотя бы на несколько минут и заставить залечь. Но это были немцы, точнее – германские морские пехотинцы, которым было не привыкать к быстрому развертыванию и у которых было лучшее оружие из того, какое может дать солдату технократическая сверхдержава. Кто-то из снайперов или назначенных стрелков поймал цель в красное перекрестье термооптического прицела и выстрелил в ответ. Это только в фильмах перестрелки длятся по пять-семь минут экранного времени, на деле все происходит намного быстрее.
Поняв, что происходит, Светляк бросился обратно в салон, наступая на немцев и едва не падая. Если не тормознуть морпехов хотя бы секунд на двадцать – все, крышка. Они доберутся до вертолета и просто задавят числом.
Что справа, что слева – на выносных турелях, удобных для того, чтобы обстреливать землю, – стояли два чудовищных «MG155/2 Рейнметалл-Борзиг». Это тяжелые пулеметы с двумя сменными стволами, один калибра тринадцать миллиметров, другой – двадцать. Гильза одна – и можно выбирать: бронепробиваемость или осколочно-фугасное воздействие по незащищенным целям. Сейчас там стоял ствол тринадцать миллиметров и боеприпасы, предназначенные для стрельбы с воздуха в воду [24] . Раз вертолет исполнял функцию борьбы с минными постановками – канониры учились расстреливать обнаруженные морские мины с вертолета, а потом так и не поменяли боезапас.
24
Такие боеприпасы существуют и в нашем мире, разработаны в Норвегии в нескольких калибрах.
Пулемет зарычал, как обозленный морской лев, – и немцы ткнулись в землю, начали расползаться по укрытиям. Все-таки, когда прямо над головой бьет крупнокалиберный пулемет, это сильно.
Пули снайперов ударили по цели, выбивая искры, но в том-то все и дело, что пулеметчик на вертолете был отлично защищен от огня извне. Сейчас разработанная немцами защита сыграла против немцев же.
Быстро они не очухаются.
Светляк метнулся в кабину.
– Взлетай немедленно!
На приборной панели не было ни одного огонька. Шталмайер сидел в темноте, а штурмана не было видно вообще. Как потом оказалось, ему удалось сбежать, и он получил ранение от своих же, пока не разобрались.
– Да пошел ты, – сказал германский летчик, – взлетай, если умеешь.
Ублюдок.
Надо было выстрелить. Но Светляк не выстрелил. Он все еще хотел решить дело меньшей кровью…
Вместо этого он подбежал к пулемету, дал еще одну очередь, светлячками ушедшую в небо, и что было сил заорал:
– Не подходить! Вертолет захвачен, у нас заложники! Мы убьем их, не подходить!
Подходя к вертолету, я включил фонарик и светил на лицо снизу. Когда-то давно мы баловались так, потом – играли любительский спектакль. В Ливадии нас было около двадцати пацанов и девчонок, и мы разучивали роли и играли любительские спектакли для Их Величеств и других отдыхающих на побережье дворян. Помню, это был спектакль по книге «Дракула» Брэма Стокера, страшная история бессмертного вампира, бывшего трансильванского воеводы Влада Цепеша по кличке Дракула, «дракон». Мы не знали, как нам изобразить вампиров так, чтобы было пострашнее, – и наконец придумали: примотали изолентой небольшие фонарики, чтобы светили вверх, на лицо. Совсем не думали тогда… что потом придется эту изоленту отрывать. Но спектакль отыграли, даже на бис. Кстати, я потом узнал, откуда пошло поверье, что в Трасильвании существуют вампиры. Именно из этой местности пошел бытующий ныне по всей Австро-Венгрии чудовищный обычай мужчинам красить губы ярко-алой женской помадой [25] . Вроде как это обозначало кровь врагов, но в наш развращенный век это могло означать и совсем другое…
25
Такой обычай действительно бытовал среди венгерского дворянства.
У самой аппарели я посветил на погоны, потом на лицо.
– Опознали? – крикнул я по-русски.
– Вы один, Ваше Высокопревосходительство?
Я оглянулся.
– Один.
– Можете идти.
Аппарель застучала под ногами. Вертолет был знакомым – тот же «Сикорский», их кругом полно.
– Капитан Светляк?
– Он самый. Не надо здесь светить, Ваше Высокопревосходительство.
– И не собираюсь. Без чинов. Кто-то ранен?
– Капитан Лермонтов ранен. И один германский солдат был ранен и скончался.
Черт…
– А что во втором вертолете?
– То же самое.
– Капитан Лермонтов, где вы?
– Здесь… – голос у самой кабины. – Выкарабкаюсь.
Я бы не стал это утверждать. Пулевые ранения – коварная штука.
– Здесь неплохая аптечка. Жить можно.
– Я сейчас вернусь.
Я спустился обратно на землю, отошел от вертолета.
– Граф Секеш, где вы?
– Здесь… – он появился из темноты. – Кстати, я не граф. Я бастард.
– Тот, кто служит, кровью подтверждает свой титул, – сказал я, – разве это не так? Мне нужно поговорить с кем-то из дворян. Если это вы, извольте выслушать.
Заминка.
– Я слушаю вас. Как это говорят по-русски… за неимением гербовой…
– Сударь, вы либо дворянин, либо нет, определитесь, – перебил я.
Это непростой выбор, и сказать «я дворянин» не так-то просто. Это накладывает определенные обязательства. Братство дворян – невидимое братство, и если мы говорим, что мы лучше и достойнее простых людей, значит, так и должно быть. Не предай, не урони честь, воюй за свою страну, не солги одному из своих. Дворяне, конечно, есть разные, но среди нас все знают, кто есть кто. Тот, кто предал, становится изгоем для нас и насмешкой, а то и предметом ненависти для простолюдинов.
– Я дворянин по крови, – сказал Секеш, – слушаю вас.
– Сударь, один из моих людей ранен. Нужно эвакуировать его.
– Это невозможно.
– Даю слово чести, мы не будем ничего предпринимать во вред вам.
– Вы не будете предпринимать ничего во вред нам? – издевательски переспросил Секеш.
– Сударь, вы знаете, что произошло в Риме? Это часть Европы, это город, из которого пошла Европа, и он сгорел в атомном огне. Раньше такого не было, а теперь есть, и остается только гадать, где еще взорвется. Долгие девяносто лет мы поддерживали мир, но становится все хуже и хуже. Вы не доверяете нам, а мы – вам. Мы плетем интриги друг против друга, наши улыбки стали лицемерными, а на деле мы только и думаем, как причинить друг другу вред.
– Вы меня этим не купите, – перебил Секеш, – выполните наши условия, никто не пострадает, вот и все. Мне бойня нужна не больше, чем вам.
– Сударь, вы так ничего и не поняли, – сказал я. – И вы, и я дворяне. И для нашей чести будет ущербом отступить. Что для вашей, что для моей. Мы не можем уйти отсюда, пока не разберемся между собой. И сколько бы жизней это ни стоило – это надо сделать. Но скажите мне, разве не в ваших силах сделать так, чтобы между нами было как можно меньше крови?
Секеш промолчал.
– Клянусь, я мог бы сказать, что отдам вам кого-то из заложников, но это бред – торговаться людьми, опускаясь до уровня террористов. Мы просто отпустим их, как только разрешим все вопросы, клянусь…
– Итак? Принимайте решение!
– Хорошо, – сказал Секеш, – эвакуируйте своего человека. На одного будет меньше.
Он не знает, сколько человек в вертолетах, понял я. Не знает. Если бы знал – возможно, пошел бы уже на штурм.
Я подошел к одному из своих вертолетов. Уже привычно осветил лицо.