Овернские влюбленные
Шрифт:
— Ах, это вы… Олимпа, поставь на стол чашку для инспектора. Что вас привело в такую рань, Ансельм?
— Несчастье.
Шаллан удивленно посмотрел на инспектора.
— Что-нибудь серьезное?
— Нет… но дело едва не окончилось очень скверно… так что я подозреваю тут новое покушение на убийство.
— Опять?
— Логическое продолжение абсурда.
— Только не говорите, что жертва в очередной раз кто-то из Парнаков!
— Да, патрон. Мишель Парнак.
— Господи Боже! Пойдемте в ванную, Лакоссад, вы мне все расскажете, пока я добреюсь.
Инспектор поведал
— Где сейчас мадемуазель Парнак?
— Дома. Плантфоль и Жерье нашли ее во время обхода в полубессознательном состоянии. Ехать в больницу девушка отказалась, и ее поручили заботам Агаты. Плантфоль и Жерье вызвали врача — доктора Гро, тот сразу приехал к Парнакам, но не обнаружил у Мишель ничего серьезного. По-видимому, барышне крупно повезло.
— Вот уж чего не скажешь о нас! Теперь вообще ничего не поймешь. Если это и впрямь очередное покушение, то кто виноват? Лепито — за решеткой, Соня — в больнице, а мэтр Парнак — в морге. Все это превращается в загадку, а я терпеть не могу загадок!
— Я тоже, ибо, как заметил Бурк, «там, где начинаются загадки, правосудию конец».
Несмотря на бурные протесты Олимпы, мужчины, даже не выпив кофе, помчались на авеню Гамбетта, где их встретила очень хмурая Агата. Сославшись на то, что барышня спит, кухарка отказалась провести к ней полицейских. Комиссар и его помощник двинулись вслед за Агатой в кухню и с удовольствием согласились выпить кофе. Олимпа наверняка была бы глубоко уязвлена, узнай она, что ее муж и гость удостоили девушку чести, в которой отказали ей самой: спокойно сели за стол. Похвалив искусство кухарки, комиссар спросил:
— Скажите, Агата, после того как я позвонил вам и попросил сообщить мадемуазель Парнак о несчастье с господином нотариусом, вы сразу же связались с ней?
— Да, сразу же.
— А она не говорила, в какое время собирается вернуться в Орийак?
— Нет, сказала только, на какой поезд сядет в Лиможе.
— А вы никому не рассказывали об этом?
— Да вроде нет. За весь вечер я не видела ни души и в ожидании мадемуазель смотрела телевизор. Тем не менее сон меня все-таки сморил, так что проснулась я, лишь когда господа полицейские позвонили в дверь… Ах, да! Теперь вспомнила! Часов в десять из больницы звонила мадам и спрашивала, знаю ли я о нашем горе. Я ответила, что да, конечно, сказала также, что предупредила барышню и та вернется сегодня с последним поездом.
Позвонив в клинику, Шаллан узнал, что мадам Парнак все еще в постели и ночью, естественно, никуда не отлучалась.
Вскоре проснулась Мишель и согласилась принять полицейских. Девушка лежала на кровати с распухшим от слез лицом. Она любила отца и тяжело переживала его смерть. Кроме того, это самоубийство, необъяснимое с моральной точки
— И все по вине этой стервы! — с ненавистью вскричала девушка. — Должно быть, папа узнал, что она ему изменяет, и, не в силах пережить такой удар, потерял голову!
— Во всяком случае, мадемуазель, должен с прискорбием сообщить вам, что на Франсуа Лепито ложится тяжкая ответственность. Если бы у него не оказалось этого пузырька с ядом… может, ничего бы и не произошло. Впрочем, он уверяет, будто этот пузырек ему принесли… Довольно жалкая отговорка!
— Франсуа говорит правду! — возмутилась Мишель. — Это я принесла пузырек!
Шаллан и Лакоссад переглянулись. Наконец-то хоть одно их предположение подтвердилось.
— Разрешите спросить, мадемуазель, зачем вы носите с собой яд, способный убить человека на месте?
— Яд? Да вы что, издеваетесь надо мной? Это была вода, но Франсуа так наивен, что готов верить любой чепухе!
— Вода?
— Ну конечно! Я налила ее из крана на кухне. Впрочем, можете спросить у Агаты — это она нашла мне флакончик, и воду я наливала у нее на глазах.
— Но… зачем?
Мишель пришлось рассказать все: о сцене, которую она устроила Франсуа, узнав о приходе мачехи, и о том, каким образом она вырвала у молодого человека обещание не разыгрывать Дон-Жуана.
Полицейские не могли прийти в себя от удивления. Наконец Шаллан спросил у своего помощника:
— Что вы об этом думаете, Лакоссад?
— По-моему, мадемуазель Парнак говорит правду. Эта девушка с характером. Кстати, она напомнила мне одну чешскую поговорку: «Причесывай дочь до двенадцати лет, до шестнадцати — не спускай с нее глаз, а потом скажи спасибо супругу, что избавил тебя от забот».
— Да, но если наша барышня права, то как объяснить отравление мадам Парнак у Лепито?
— Вранье! — воскликнула Мишель. — Эта женщина на все способна, лишь бы привлечь к себе внимание! Отравление такая же чепуха, как и то, что на нее якобы напали в саду!
— Но, мадемуазель, доктор Периньяк…
— О, этот… Нашли кого слушать! Ради моей мачехи Периньяк готов расшибиться в лепешку. Каждое ее желание для него — закон!
— Почему?
— Что почему?
— Почему доктор так покорен вашей мачехе?
Мишель с явным недоумением воззрилась на полицейских.
— Как, вы не в курсе? А я-то думала, только папа и Франсуа ни о чем не догадываются!
— О чем же все-таки, мадемуазель?
— Да просто доктор Периньяк уже больше года спит с Соней!
Агата полностью подтвердила историю с пузырьком и водой из крана.
Отпустив Франсуа, Ансельм посоветовал ему навестить Мишель, а сам пошел в кабинет комиссара, и полицейские принялись обсуждать положение.
— Похоже, все несколько прояснилось, а, Лакоссад?
— Право же…
— Наконец-то мы получили первое доказательство козней, которые подозревали с самого начала!
— Нам здорово помог яд, надо сказать.
— Доктор Периньяк солгал. Почему?